|
Книги и работы Н.Шафер. В поисках еврейского счастья
Но возвратимся к "Рыбацкой" из "Искателей счастья". Поэт В.Волженин и тут дал маху. Если в песне "Ох ты, сердце" он написал "Приходи вечор", то здесь — "Будет селам и столицам вдоволь рыбы..." Каким, собственно, столицам? Союз Советских Социалистических Республик имел одну-единственную столицу — Москву. Может быть, поэт думал о столицах союзных и автономных республик? Смешно. Может быть, он намекал на столицы иностранных государств, куда предполагалось экспортировать за золото свежую рыбу? Глупо. Ляпсус поэта заметили еще в 30-е годы. Пробовали петь:
Будет селам и станицам...
Не привилось. Хотя появился смысл. Опять эта магия стихотворных строк в соединении с музыкой! Так и поем до сих пор: "Будет селам и столицам..."
О необычайной популярности "Рыбацкой" свидетельствуют многочисленные переделки текста — от пионерской тематики до уголовного фольклора. Например, в 1936 году пионерский ансамбль Метростроя под управлением Г.М.Шишкова записал на пластинку эту песню с новым школьно-дидактическим текстом Ю.Цейтлина: Будем дружно отдыхать, Веселиться и играть, Чтобы завтра, сев за парту, На "отлично" отвечать.
А вот под каким видом "На рыбалке" попала в уголовную среду, приобретя черты драматического "обезьянничанья": На рыбалке у реки
Кто-то стибрил сапоги.
Я не тибрил, я не крал,
Я на шухере стоял.
Этот вариант можно найти в повествовании о пленниках собственного отечества — в исповедальной повести Ильи Поляка "Песни задрипанного ДПР"5.
Размышляя о необычной судьбе "Рыбацкой", я постоянно удивлялся тому, что она стабильно приживалась не столько в еврейской, сколько в русской среде. Вероятно, и сам композитор предчувствовал ее судьбу — не случайно в центральном эпизоде фильма, где она звучит наиболее полно, он ввел в оркестр балалайки. А в русском назначении еврейской песни я еще более убедился, когда в мои руки попала любопытная пластинка "Русская вечеринка с Иваном Ребровым", выпущенная в 1969 году американской фирмой CBS для Западной Германии. Здесь представлен стандартный набор любимых мелодий русской эмиграции — и "Очи черные", и "Калинка", и "Бублички", и "Стенька Разин", и блантеровская "Катюша", и многое другое, но первым номером идет "Цыганский казачок" на тему песни "На рыбалке у реки". Такое цыганско-русское толкование еврейской мелодии меня вначале удивило, а потом, прошу прощения, умилило. Не знаю, как отнесся бы Исаак Осипович к подобному ресторанному эксперименту ("ресторанщину" он не терпел), но хочется думать, что в данном случае он проявил бы снисходительность: невозможно критиковать необыкновенность ощущения ребровским ансамблем еврейской мелодии, безоговорочно принятой в качестве исконно русской и оживившей светлую ностальгию по России.
И еще один случай из жизни русских эмигрантов. В 1989 году, после выхода в свет моей книги "Дунаевский сегодня", я получил из Америки взволнованное письмо от Эммануила (Миши) Шейнкмана — первоклассного мандолиниста и балалаечника, бывшего руководителя популярного Ленинградского оркестра русских народных инструментов, прекрасного и широко образованного человека. Меня поразил его почерк: буквы были похожи на нотные знаки. Я понял, что рука, привыкшая на протяжении многих лет создавать бесчисленные партитуры для оркестра народных инструментов (прежде всего божественные обработки и переложения русской и мировой классики), как будто отвыкла от писания букв. Да и нотные строки в его письмах, откровенно говоря, тоже с трудом поддаются расшифровке. Эмигрировав из Ленинграда после нескольких стычек на почве антисемитизма (высокое начальство никак не могло смириться, что руководитель оркестра русских народных инструментов не желал закамуфлировать свою фамилию приличествующим псевдонимом), Эммануил Шейнкман остался за рубежом (позволю себе некоторую высокопарность) истинным сыном отечества: везде и всюду он пропагандировал исключительно русскую музыку, в том числе в многочисленных круизах на роскошных пароходах, где по договору должен был развлекать скучающую публику. Боюсь, что его уже нет: он тяжело болел, и мое последнее письмо к нему вернулось из Сан-Педро в Павлодар нераспечатанным...
Вот что он мне писал 24 сентября 1989 года:
"С большим интересом только что прочитал Вашу книгу "Дунаевский сегодня". <...> Даже здесь, в эмиграции, я пытаюсь сообразно моим возможностям, конечно, собирать все, что касается одного из самых любимых мною композиторов. А пишут, здесь особенно, черт знает что о нем. Посылаю Вам образчики музыковедческой музыкальной мысли6.
|