|
Наум Шафер. День Брусиловского "В воздухе пахнет грозой"
- Почему?
- Да потому что румынского в вас больше, чем молдавского.
- Евгений Григорьевич, да ведь это почти одно и то же.
- Вот именно - почти! "Почти" соприкасается с толстовским понятием "чуть-чуть", которое я вам уже объяснял, когда мы разбирали "Ветку Палестины".
- Евгений Григорьевич, да ведь одни и те же мелодии объявляются по радио то как румынские, то как молдавские, и никто не ощущает разницы.
- Никто? Кого вы имеете в виду под этим "никто"? Коли вы имеете в виду обычных любителей музыки, то это нормально, потому что они просто потребители. А профессиональный музыкант должен всё-таки ощущать разницу.
- Так в чём же она заключается?
- Вот видите! Мне, уроженцу Ростова-на-Дону, надо объяснять уроженцу Молдавии, в чём она заключается. Творите, а сами не ведаете, что выходит из-под вашего пера. Я же вам тысячу раз твердил, что вы сочиняете интуитивно, в силу своего природного композиторского дарования. Но это дарование иссякнет, если оно не будет подкреплено профессиональным консерваторским образованием. Сколько раз мне надо вам намекать, что вы всерьёз должны задуматься над окончательным выбором профессии? Ведь в конце концов поезд может уйти...
- Евгений Григорьевич! А почему нельзя совмещать филологию с музыкой? Ведь музыка и литература - это родные сёстры.
- Именно поэтому и нельзя. Потому что произойдёт кровосмешение. У вас есть хоть какие-то элементарные сведения о медицине? Разве вы не знаете, что от кровосмесительных браков между близкими родственниками рождаются неполноценные дети?
- Бородин был профессиональным химиком и в то же время гениальным композитором,- робко вставил я реплику.
- Правильно! - воскликнул Брусиловский. - Химиком же, а не литератором! А ну-ка, покопайтесь в своей источниковедческой базе... Вы сможете привести хоть один пример, когда известный писатель был бы одновременно и известным композитором?
Я долго морщил лоб и, наконец, тихо сказал:
- Ну Грибоедов, например...
- Ха! Грибоедов действительно сочинил два прелестных салонных вальса. И на этом основании вы считаете его композитором, ставшим вровень с Глинкой? Тогда считайте меня поэтом. В процессе сочинения Гимна Казахской ССР я тоже пробовал писать стихи, подтекстовывая музыку. Может быть, и Лев Толстой, с вашей точки зрения, композитор? Он ведь тоже сочинил вальсик, который записал на ноты Гольденвейзер. И что - Толстой стал вровень с Чайковским? Ведь сегодня мы вспоминаем вальсы Грибоедова и Толстого по очень простой причине: первый сочинил "Горе от ума", а второй - "Войну и мир".
И далее Евгений Григорьевич пустился в довольно длинные рассуждения о терминах "писатель" и "композитор". С его точки зрения, эти термины стали испошляться. Сочинит какой-нибудь дилетант стишок - и его уже именуют поэтом. Сочинит некий меломан приятный мотивчик - и его уже именуют композитором. Удачная мелодия может неожиданно родиться у кого угодно, но это не значит, что он композитор. Своё право считаться композитором сей автор обязан постоянно подтверждать дальнейшим творчеством. В противном случае он не композитор, а случайный автор.
- О вальсе сочинителя "Войны и мира" я не буду сейчас рассуждать,- добавил Евгений Григорьевич, - потому что Толстой - гигантская фигура в истории русской литературы, и я не хочу бросать тень на его имя. Но между нами говоря - строго между нами! - его вальс банален и не представляет никакой художественной ценности.
- А вальсы Грибоедова? - тревожно спросил я.
- Это другое дело. Они изящны и полны салонного очарования. Я их очень люблю. Если хотите, в них ощущаются черты новой романтической классики, глубоко лиричной и пластичной.
Я облегчённо вздохнул. Заметив это, Брусиловский резко изрек:
- И всё равно я и Грибоедова не считаю композитором!
- Почему? Вы же только что...
- А потому! Больше он ничем не подтвердил свой композиторский талант. Он просто автор двух восхитительных вещичек, которые, вероятно, будут продолжать жить дальше. Вы меня поняли? Автор! Автор! А не композитор. Хотя данные у него были, чтобы им стать.
Передохнув, Брусиловский стал перечислять создателей единственных гениальных мелодий, удивительных авторов, которые так и не стали полноценными композиторами. Среди них мне запомнились Руже де Лиль с его "Марсельезой" и Пьер Дегейтер с его "Интернационалом". О первом он сказал:
- Стефан Цвейг посвятил ему свою новеллу "Гений одной ночи". Обязательно её прочитайте. Более точного названия и придумать невозможно. Вы понимаете? Руже де Лиль действительно был гением, но только одной ночи, когда ему в голову пришла мелодия "Марсельезы", имевшая головокружительный успех не только в конце восемнадцатого века, в период французской буржуазной революции, но и в последующие времена. Мало того, она стала музыкальным символом не только Франции, но и освободительного движения в любой другой стране. После этого Руже де Лиль сочинил ещё не менее трёх десятков песен. И где они? Осталась одна "Марсельеза"...
|