|
Книги и работы Наум Шафер. История моих псевдонимов
Прости, что пишу сумбурно и с перескоками. Не знаю, можешь ли ты мне написать, но я тебе буду потихоньку писать о новостях. В отпуск поеду в середине июля, тогда на время замолчу, а пока буду тебе пописывать.
Крепко жму руку. Желаю бодрости духа, крепости нервов. Надеюсь, ты держишься крепко. Надо, Наум, выдержать. Будь здоров. До встречи в следующем письме. Сергей Музалевский".
Повторяю: я привел только первое письмо... Но их было немало: накопилась целая пачка. Я сохранил их все, до единого, и потом привез домой вместе с письмами жены и других близких людей. И во всех письмах Сергея - тщательная информация о новостях в литературе, искусстве и бытовой жизни Павлодара. В конверт часто вкладывал перепечатанные на машинке стихи Евтушенко и различные газетные вырезки, в том числе со своими собственными статьями. Он спасал меня от изолированности и, самое главное, стремился сохранить поэтический настрой души, сознавая, что при потухшем сердце человек начинает деградировать. Даже в самом стиле подчас проявлялась его душевная нежность.
"Пиши, Наумушка, когда есть время. Будь здоров, не падай духом". Так заканчивалось письмо, написанное в конце ноября 1972 года, когда до моего освобождения оставалось всего три месяца с хвостиком. Он отлично понимал, что последние месяцы ожидания свободы - самые тяжкие в психологическом отношении.
9-го марта 1973 года я был освобожден и через два дня, сопровождаемый своим братом Лазарем, благополучно прибыл в Павлодар. Из всех друзей и знакомых первым прибежал ко мне Сергей. Мы обнялись, он беспрерывно хлопал меня по плечу, тряс, осматривал со всех сторон:
- Чертяка! Жив и здоров! И вроде бы не очень изменился. Только похудел малость. Ну ничего, Наташа откормит... Главное - держаться дальше. Может быть, на первых порах тебе здесь будет трудней, чем там... Но не горюй, я рядом, не дам тебе скиснуть, буду постоянно тормошить, встряхивать...
И стал докладывать обстановку. Власти поняли, что перегнули палку, но будут делать вид, что поступили правильно. Тот факт, что я вернулся ровно через полтора года, в соответствии с судебным решением, внушает надежду. Если к человеку по-прежнему относятся с политическим недоверием, то перед освобождением его иногда провоцируют на компрометирующий поступок, и... появляется повод для удлинения срока. А тут - небольшой срок от звонка до звонка. Значит, все в порядке.
- Предполагаю, что там за тобой хорошо следили и поняли, что ты не опасен, - рассуждал Сергей. - Поэтому придираться не будут. Но и мелькать часто на виду у всех тоже не позволят. Должно пройти время... Понимаешь, у них такой девиз: советский суд - самый справедливый в мире, ошибок не бывает...
- Но, Сергей... Ведь Хрущев признал и не такие мелкие ошибки, а и глобальные. Он реабилитировал и выпустил на волю миллионы людей...
- Ты еще и царя-освободителя, Александра Второго, вспомни... О чем ты говоришь, Наум? Хрущева давным-давно турнули. Да и умер он уже... Как раз тогда, когда тебя арестовали. Черт знает, что такое - какой-то символ жуткий... Сейчас совсем-совсем другие времена...
И он стал меня убеждать, чтобы я не стал тратить зря время, пытаясь восстановиться на прежней должности в пединституте, - не возьмут, хотя есть вакансии...
- К тому же ходят слухи, что тебя лишили степени и звания, - смущенно добавил он.
- Диплом кандидата наук и аттестат доцента при мне! - резко ответил я.
- Так-то оно так, - все так же смущенно продолжал Сергей, - но ВАК принял какое-то решение... По ходатайству твоего пединститута. Убежден, что это было сделано по совету прокурора Иванова... А впрочем, кто его знает... Институт и сам мог проявить инициативу. Ведь надо же продемонстрировать свою идеологическую стойкость...
- Никто меня об этом официально не извещал! И никто не отбирал ни диплома, ни аттестата!
- Да потому и не отобрали, что поняли: перегнули палку, действовали сгоряча... Но решение ВАКа все же существует, я его видел собственными глазами, показал Кирш... А Катеринин - тот даже сокрушался: "Какого ученого потеряли, какого преподавателя лишились!" Понимаешь? Ну и времена... Делали из-под палки, но все-таки делали, а потом сокрушались и хватали себя за голову... Откровенно говоря, мне их жалко: они такие же пострадавшие, как и ты, но только с обратной стороны...
Я взглянул на Сергея, и вдруг - до боли сердечной! - мне тоже стало жалко его... Я понял, какие душевные муки он испытал, затеяв этот разговор. Но иначе поступить не мог: уж раз взялся "доложить обстановку", то должен был сорвать с моих глаз романтическую пелену и приготовить к новым испытаниям... Чтобы снять напряжение, я, смеясь, сказал:
|