|
Наум Шафер. День Брусиловского Через все испытания – с Брусиловским!
О чём я писал после вступительной тирады? Напомнил несколько фактов из жизни композитора до его переезда из Ленинграда в Алма-Ату. Рассказал, как он мгновенно влюбился в казахский фольклор и за короткий срок собрал и обработал более двухсот народных песен и кюйев. Размышлял о его первой опере "Кыз-Жибек", ставшей родоначальницей оперного искусства в Казахстане. Не называя имён, полемизировал с критиками, которые выражали недовольство, что композитор излишне прибегал к цитированию народных мелодий. Призвал на помощь Алексея Николаевича Толстого, который, побывав на спектакле "Ер-Таргын", назвал эту оперу, заключающую в себе тоже много цитат, "золотым искусством". И конечно же я особо выделил оперу "Дударай", которой посвятил в этой книге отдельную главу. Попутно что-то написал о симфониях и камерной музыке композитора. Из песен выделил "Шолпан","Алтай" и "Мечту девушки". А почему забыл о любимейших "Двух ласточках" - один Бог ведает. Статья заканчивалась дежурным возгласом: "Произведения Евгения Григорьевича Брусиловского с каждым годом, с каждым днём завоёвывают всё больший круг слушателей". Вероятно, в те времена это так и было. А вот сейчас... Впрочем, об этом пойдёт речь впереди.
А пока - о другом. Пишу эти строки, и в памяти всплывает письмо
Людмилы Сергеевны Райнль к Исааку Осиповичу Дунаевскому от 17 ноября 1949 года - письмо, мною же когда-то полностью опубликованное. Там содержалось такое сокровенное признание: "Если бы Вы в то время взяли меня за руку и повели за собой, я пошла бы за Вами, не спрашивая ни о чём".
Но ведь протянул же Брусиловский мне руку! И даже начал вести... Почему же я вырвал свою руку? Почему? Почему? На предыдущих страницах я попытался это кое-как объяснить. Но можно ли объяснить то, что не подвластно ни уму, ни сердцу? Понял ли я, что незабвенный маэстро нёс передо мной светильник сквозь холодную тьму?
В принципе я должен сейчас перейти к рассказу о своём последнем разговоре с Брусиловским по телефону осенью 1968 года, когда я приехал в Алма-Ату в связи со смертью дяди Иойны, моего дальнего родственника, на чьей квартире я был прописан и которая была мне завещана. На эту квартиру были и другие претенденты, и я легко мог бы их устранить законным образом. Но последний разговор с маэстро закончился настолько драматически, что всё остальное, в том числе завещанная квартира, показалось мне ничтожной мелочью. И я вернулся в Целиноград, бросив квартиру на произвол судьбы и расставшись с мечтой переехать в Алма-Ату, чтобы жить рядом со своим Главным Учителем. Я тогда не знал и не предполагал, что мой переезд всё равно оказался бы бесполезным: именно в это время Брусиловский с великой печалью и болью принял решение навсегда покинуть любимый город, в котором прожил без малого четыре десятилетия...
Воспроизвести сейчас наш последний телефонный разговор - это значит поставить последнюю точку в моём повествовании. А ведь я пишу не просто мемуарную повесть, которая по своему объёму невольно превратилась в роман. Мне нужно ещё многое осмыслить не только в собственной судьбе, но и в судьбе первого классика профессиональной музыки в Казахстане. Поэтому, в соответствии с природой данной творческой работы, продолжаю хронологические сдвиги и приберегаю последний разговор с маэстро для финала книги.
Случилось так, что перед возвращением в Целиноград, я снова посмотрел и послушал оперу "Кыз-Жибек" в театре имени Абая. И вновь пришёл к выводу, насколько были неправы недоброжелатели Брусиловского, упрекая его в излишнем цитировании народных мелодий. Они никак не хотели понять, что слушатели-казахи, не имевшие прежде представления об оперном искусстве, могли приобщиться к новому для них синтетическому жанру только путём узнавания любимых мелодий. Но это было не просто цитирование. Несколько десятилетий спустя, подведя итоги полемике, Г.Бегембетова кратко и точно сформулировала то, о чём я постоянно думал все эти годы: благодаря либретто Г.Мусрепова "композитором создана лирико-психологическая драма, утверждающая объективность в воплощении жизненных явлений, с максимальной долей переживания, яркой броскостью, характеристичностью в обрисовке персонажей, динамичностью сценического развития" (Г.Бегембетова. Опера "Кыз-Жибек" Е.Г.Брусиловского. В сборнике: Евгений Брусиловский. К 100-летию со дня рождения. Алматы, 2005 г., с.52).
Возвращаясь в Целиноград с ворохом бумаг для докторской диссертации "Русская гражданская поэзия за 100 лет: 1856-1956 гг.", я со стыдом вспоминал своё письмо, отправленное Дунаевскому после разрыва с Брусиловским. Жгучим огнём вспыхивали слова Бориса Григорьевича Ерзаковича, сказанные, когда мы с ним встретились в Доме народного творчества, куда я к нему явился за рецензией на свой "Новогодний студенческий вальс": "Сбежав от своего учителя, вы тем самым доказали, что не верите в своё призвание".
|