|
Наум Шафер. День Брусиловского История создания восьмой оперы
"Итак,- продолжает вспоминать Брусиловский, - мне предстояла хлопотливая работа по осуществлению моей идеи на практике. Для начала я изложил её самому Мукану. Предложение моё ему понравилось и испугало. После небольшого размышления он в замешательстве выразил сомнение в том, что сможет справиться сам с успешным решением этой задачи. "Конечно, хочется, и тема моя, и либретто хорошее, но сам я не потяну",- с огорчением закончил Мукан. Но я его заверил, что я его не подведу, и всё будет в порядке. Мукан поднял на меня чёрные глаза под сросшимися бровями и значительно сказал: "Попытаться я согласен. Только вы, Евгений Григорьевич, не забудьте своего обещания. А то мало ли что, мы можем поссориться, и вы бросите меня на полпути. Помните: я верю вам, и только поэтому берусь за это рискованное дело".
Вы думаете, что Брусиловский ограничился одним уговариванием? Ничего подобного. Опять-таки в целях усиления авторитета Тулебаева, он сделал его соавтором своей оперы "Амангельды", хотя совершенно не нуждался в посторонней помощи. К тому же ему очень хотелось, чтобы Муканчик (так маэстро ласково называл своего ученика в домашней обстановке) преодолел в голове сумбур и получил хотя бы элементарное представление об оперной драматургии, о которой прежде не имел никакого понятия:
"Мы ещё долго заверяли друг друга в дружбе, и в заключение я предложил Мукану в виде подготовки к работе над "Биржаном" поработать со мной вместе над "Амангельды", чтобы соответственно настроиться, усвоить масштаб формы, разобраться в технических приёмах и уже, как говорится, на ходу перейти к работе над "Биржаном". Правда, я уже кончал второй акт, когда Мукан включился в работу над "Амангельды". Мы точно распределили наши функции:
Мукан сочинял вокальные партии и занимался подтекстовкой, я на основе вокальных партий Мукана делал клавир оперы. Работали мы легко и дружно".
А теперь, полюбуйся, читатель, с какой неуёмной энергией Брусиловский попутно продолжал настаивать, чтобы Мукана Тулебаева возвели в ранг первого классика казахской музыки, дав ему возможность именоваться единственным автором будущей оперы "Биржан и Сара". Неужели Евгений Григорьевич не понимал, что, способствуя человеку проявить себя в чужом качестве, он не только подрывает свой собственный престиж, но и невольно поощряет безнравственность в мире искусства? Наверное, он осознал это потом, когда уже было слишком поздно. А тогда...
..."тогда, договорившись с Тулебаевым, я позвонил Кажиму Жумалиеву и сообщил ему свою идею. Вспыльчивый, горячий Кажим ничего не хотел слушать. Своё единственное детище он доверяет мне, мечтая, что увидит на сцене и услышит замечательные песни его любимого Биржан-сала, и зрительный зал будет рыдать над горькой судьбой великого певца, а я предаю его, отдавая либретто в руки какого-то полуграмотного Мукана Тулебаева, которого никто не знает и никто не видел. Всей силой своего кипучего темперамента Кажим заклинал меня не отдавать его либретто никому. Мы ещё долго и нервно обсуждали вопросы творчества, но всё ж под мою ответственность с большим трудом Жумалиев согласился с оговоркой, что Тулебаева он не знает, а если получится плохо, то все проклятия падут на мою голову. Условие, конечно, не очень приятное, но Жумалиева можно было понять".
Брусиловский отлично знал, что Тулебаев в процессе работы над "Биржаном" особенно себя не утруждал: он просто приносил ему мелодии, напетые Касымжаном Бабаковым и Жусупбеком Елебековым. Тем не менее Жумалиева маэстро уговорил. Но дальше дело обстояло посложнее. Надо было уговорить дирекцию Театра имени Абая заключить договор с никому не известным молодым композитором, гарантируя исключительный успех его будущей оперы. Договор заключили только исходя из огромного уважения к Брусиловскому. Но маэстро пошёл ещё дальше. Зная, что его любимый Муканчик нуждается, он потребовал, чтобы ему заранее выплатили двадцать пять процентов гонорара. Администрация с великим трудом, но всё же удовлетворила и это желание Брусиловского, однако взяла с него подписку, что он вернёт театру свои личные деньги, если опера Тулебаева окажется некачественной или вообще не будет написана.
Как искренно и увлечённо Евгений Григорьевич старался выпестовать своего Муканчика, чтобы тот вознёсся на вершину славы и почувствовал пробуждение весны в начале творческого пути! Не было предела в бескорыстном стремлении русского композитора вылепить фигуру первого казаха, обратившегося к оперному жанру - сложнейшему синтетическому жанру в музыкальном искусстве:
|