|
Наум Шафер. День Брусиловского Грушницкий и Печорин
Наконец дрожащим голосом я вымолвил:
- Печорин - негодяй. Я оклеветал Грушницкого. Евгений Григорьевич, позвольте мне на ваших глазах изорвать в клочья эту несчастную балладу! - И я протянул руку к нотному листу, лежащему на крышке рояля.
- Стоп! - Брусиловский хлопнул ладонью по моей руке. - Что за несносный еврейско-румынский темперамент! Не смейте притронуться к листу! Я назвал ваш опус гнусным только потому, что дальше не намечалось развитие образа Грушницкого, и характер получался однолинейным. Успокойтесь. Через пару минут мы поговорим о чём-то постороннем, а потом снова вернёмся к вашим куплетам, которые вы почему-то упорно именуете балладой. Вернее, мы с вами сейчас поговорим не столько о постороннем, сколько о некоторых пророческих случаях, которые так или иначе имеют отношение к художественному творчеству.
И маэстро заговорил о дуэли Лермонтова и Мартынова, которая состоялась после написания романа "Герой нашего времени". С его точки зрения, эта дуэль произошла по заранее написанному сценарию поединка Печорина и Грушницкого, но только с грубым перемещением знака "плюс" на знак "минус". Печорин - это ведь частично сам Лермонтов, а Грушницкий, несомненно, во многом списан с Мартынова. Да, Мартынов оказался убийцей великого русского поэта. Но кто его сделал убийцей? Да сам же Лермонтов с его несносным язвительным характером: он постоянно подтрунивал над ним, а иногда морально уничтожал в присутствии женщин, перед которыми тот красовался с двумя кинжалами на боку. Лермонтов говорил, что он похож на двух черкесов одновременно. По мнению Евгения Григорьевича, для Мартынова это было очень унизительно, ибо восторженные взгляды доставались поэту, а на незадачливого щеголя женские глаза излучали насмешку, а порой и презрение. Брусиловский был убеждён, что некоторые литературоведы совершают большую ошибку, отождествляя дуэль Пушкина и Дантеса с дуэлью Лермонтова и Мартынова. При одинаковой политической сфере - это совершенно разные дуэли.
- Я не знаю, прав я или нет,- продолжал композитор,- но мне кажется, что Мартынов, прочитав "Героя нашего времени", узнал себя в Грушницком и решил в реальности исправить его ошибку. Он просто подошёл к Лермонтову и застрелил его. А ведь Лермонтов предварительно выстрелил в воздух... Понимаете? Вот почему великого поэта нельзя отождествлять полностью с Печориным. Ведь Печорин поступил как Мартынов, а Грушницкий поступил как Лермонтов. Удивительное перетекание качеств одного человека в другого, причём в антипода. Учтите, что я вам сейчас объясняю уже не конкретную сюжетную ситуацию из романа, а растолковываю сущность самого мощного направления в русской литературе девятнадцатого века, сущность критического реализма, запечатлевшего мешанину разнородных качеств в человеческой личности. По-видимому, на филфаке вам дали не совсем ясное представление о новых горизонтах этого творческого метода. Впрочем, сейчас я думаю совсем о другом. Какой мистической силой обладает каждое слово - написанное и сказанное! Ведь дуэль, смоделированная Лермонтовым в романе, полностью воплотилась через год в реальной жизни. Только, повторяю, с обратными знаками. Это случилось потому, что Лермонтов очень хотел увидеть в Мартынове то духовное просветление, которое он приписал Грушницкому. Ему была чужда назидательная демагогическая речь. Выстрелив в воздух, поэт прижал пустой пистолет к груди и, улыбаясь, ждал подходившего Мартынова...
- Евгений Григорьевич,- взмолился я,- вы меня окончательно запутали, и сейчас передо мной возникли новые трудности. Ведь раньше я считал, что главная моя беда заключается в отсутствии консерваторского образования, из-за чего я не смогу решить чисто технические проблемы. А теперь вы на меня неожиданно обрушили новую проблему - литературную, да ещё с философским подтекстом. Что делать?
- Я вам уже двадцать раз говорил, что в первую очередь у меня на столе должно лежать готовое либретто. Если ваши соавторы отлынивают, то пишите сами. Тогда станет ясно, чего в нём не хватает по части литературного и философского осмысления материала. Прекратите пичкать меня гречишным мёдом! Предупреждаю, что даю вам последнее указание без наличия либретто. Далее буду вас консультировать только при его наличии. Иначе можете не приходить вообще. Итак, слушайте моё последнее безлибреттное указание.
И далее Брусиловский снова пустился в рассуждения о перетекании личностных качеств одного человека в другого, подчас антипода. Эту проблему мне предстояло решить в небольшом симфоническом эпизоде под условным названием "Смерть Грушницкого". Естественно, мне придётся показать лишь фортепианную версию, так как до оркестровой я ещё не дорос. Что делать? А вот что. Нужно взять какую-то определённую тему из музыкальной характеристики Грушницкого и придать ей иной характер. Балладу, то бишь куплеты - не трогать. Пусть всё остаётся на месте. А вот дебильную, назойливо повторяющуюся фразу "О, вам всё это не понять!" следует использовать, переводя её в другую тональность. Вместо ми мажор - до минор. Тогда в эпизоде смерти она приобретёт похоронный оттенок. Секвентное развитие темы должно завершиться цитатой из Романса Печорина.
|