|
Наум Шафер. День Брусиловского Грушницкий и Печорин
Тут я чуть не подавился от внезапно подступившего хохота, который мне удалось всё же сдержать. Молниеносно представил себе, как я передаю привет, старушка падает в обморок, а присутствующая Ксения Сергеевна Курова выбегает из кабинета литературы в коридор, суетливо мечется и, беспрерывно охая, вопит: "Вызывайте скорую помощь!" - "Что случилось?" - с ужасом спрашивают её. "Кошмар! - отвечает она. - Брусиловский прислал привет Татьяне Владимировне, и она тут же лишилась чувств!".
Такая картина мысленно пронеслась в моих мозгах, и, чтобы скрыть своё состояние от Евгения Григорьевича, я стал имитировать приступ кашля, быстро достал из кармана платок и стал прикладывать его к губам и повлажневшим глазам.
К счастью, композитор не придал особого значения тому, что со мной произошло, и терпеливо ждал, пока я откашляюсь.
- А вот сейчас,- сказал он,- начинается такая психологическая мешанина, которая, с моей точки зрения, не снилась потом даже Достоевскому. Сейчас пойдут потрясающие скачки то в одну, то в другую сторону. И дело здесь уже не только конкретно в Печорине или в Грушницком, а в ущербности человеческой психики вообще, в ущербности, порождающей сплошные противоречия в поведении. Не перестаю удивляться, что в свои двадцать пять лет Лермонтов успел заглянуть в такие глубины психики, какие прежде были недоступны даже мудрейшим философам. Не подумайте, что у меня появились странные мысли. Но вот вы только что пропели гимн Печорину за то, что он, рискуя жизнью, спасает честь нелюбимой девушки. Но дальше-то, дальше... Он выслушивает слова восхищения и благодарности от мужа Веры - от человека, который наивно выражает удовлетворение, что у него, слава Богу, нет дочерей, за честь которых надо трепетать. И что при этом думает Печорин, который прошлой ночью тайком переспал с его женой? А думает он, как всегда, с едкой иронией: "Бедняжка радуется, что у него нет дочерей". Это ли не цинизм в самой отвратительной форме? К тому же это рядовая пошлость, достойная Грушницкого. И где здесь кончается Печорин и начинается Грушницкий? И где здесь кончается Грушницкий и начинается Печорин? Их качества перетекают друг в друга! Вы понимаете, какую сложную музыкальную задачу предстоит решить?
- А как её можно решить?
- Не торопитесь. Давайте до конца проанализируем эпизод дуэли, и решение придёт само собой.
Мы заговорили о секундантах Грушницкого, которые задумали неслыханное коварство: всучить Печорину незаряженный пистолет. Таким образом, всё это начинало смахивать не на дуэль, а на запланированное убийство. Доктор Вернер, выполнявший функцию секунданта Печорина, потребовал от своего подопечного, чтобы он дал понять секундантам Грушницкого, что догадался об их замысле. Но Печорин решительно отказался это сделать.
- Почему? - спросил Брусиловский.
- Потому,- быстро ответил я,- что Печорин не так уж дорожил своей жизнью. И, кроме того, появился новый повод, чтобы испытать свою волю, своё дисциплинированное хладнокровие в опасных обстоятельствах.
- Так-то оно так, - с кривой усмешкой ответил композитор. - Мне даже хочется похвалить вас за выражение "дисциплинированное хладнокровие". Но всё это лежит на поверхности. А надо заглянуть поглубже.
- Но почему на поверхности? - заупрямился я. - Печорин же сам всё объясняет в своём дневнике... Можно мне взять на минуту книгу, чтобы процитировать его слова?
Маэстро молча протянул мне книгу, и я начал читать вслух:
"Что ж, умереть, так умереть! Потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что ещё нет его кареты. Но карета подана... прощайте!"
- Всё? - спросил Евгений Григорьевич.
- Нет, здесь я маленько пропущу и прочитаю дальше: "И, может быть, я завтра умру!.. И не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? А всё живёшь из любопытства: ожидаешь чего-то нового. Смешно и досадно!"
- Вот вы всё это скороспешно прочитали и не прокомментировали одну попутную потрясающую мысль, - грустно заметил композитор. – Наверное, вам это извинительно в свои двадцать два года, вы ещё не успели пройти все драматические перевалы нашего бурного века... Впрочем, беру свои слова назад. Ведь Лермонтов это написал, когда был не намного старше вас - всего на три года. Но как он мыслил! Как чувствовал! И как пытался осознать, во имя чего мы родились на свет Божий! - И далее последовал ошеломляющий вопрос: - Скажите, вам никогда не приходила в голову мысль о добровольном уходе из нашего бренного мира, то есть о самоубийстве? Ведь, как ни странно, подобная мысль чаще приходит на ум молодым, нежели старикам. Старики обычно цепляются за жизнь... Так приходила или не приходила к вам такая мысль? Только честно...
|