|
Наум Шафер. День Брусиловского Грушницкий и Печорин
- Евгений Григорьевич, ну до того ли вам будет? О каком Грушницком может идти речь сразу же после премьеры вашей оперы? Вы же весь будете под впечатлением…. под впечатлением... под переживанием... переживанием...
- Вот так филолог! Впервые слышу выражение "под переживанием". Находиться можно под каблуком законной жены, а не под переживанием.
- Вы шутите, а я не понимаю, как можно говорить о Грушницком сразу же после такого грандиозного события, как...
- Перестаньте! Опять та же песня. Кто вам сказал, что я собираюсь говорить о Грушницком моментально после окончания оперного спектакля под названием "Дударай"? Вы просто мне дадите нотный листок, я положу его в карман, а в понедельник, первого июня, вы мне позвоните от двенадцати до часу, и я вам кратко отрапортую по телефону о результате вашего эксперимента. А встретимся визави лишь в конце сентября. Понятно? Или у вас на плечах не еврейская голова? -
И, провожая меня до двери, маэстро вдруг довольно четко промурлыкал:
Но Божий дух во мне не сгинул
И, взяв за шиворот его,
Я в водопад с утёса скинул
Черкеса дерзкого сего.
Я обомлел, а потом удивлённо спросил:
- Евгений Григорьевич, вы что - наизусть запомнили куплеты Грушницкого?
- Да тут невольно запомнишь, если там такая гениальная рифма, как "его – сего". Не пойму, почему этого Щербакова не отчислили из филфака за такую рифму. Ведь такой текст можно напевать только закрытым ртом.
- Это написал вовсе не Щербаков, а Устинов. Я попрошу его переделать текст.
- У вас, Нахман Гершевич, какая-то необъяснимая мгновенная реакция на мои слова. Думаю, что это потому, что не успеваете их обдумывать. То упорствуете, как молдавский вол, то, как израильский агрессор, пытаетесь тут же все переделать, перевернуть вверх дном, уничтожить. Скажите вашему Устинову, что я прощаю ему эту рифму. Если бы она мне попалась в арии или речитативе Печорина, то я немедленно написал бы протест в Организацию объединённых наций. А у Грушницкого "его – сего" звучит вполне естественно. Именно так он и должен был рифмовать, если бы писал стихи. Говорят, убийца Лермонтова тоже баловался стихами, Не сомневаюсь, что он в точности так же рифмовал - в соответствии со своим интеллектом.
- Евгении Григорьевич,- заныл я,- у меня теперь в голове ужасная путаница. Вы так здорово объяснили мне, на сколько Грушницкий морально превзошел Печорина. А теперь что получается? Получается, что Грушницкий всё-таки ничтожество.
- Господи Боже мой! Да я же час тому назад прочитал вам лекцию о критическом реализме. Реализм несовместим с эпохой классицизма, где господствовали однолинейные характеры. Грушницкий - разный, в нем многое перемешано. Печорин превосходит его умом, талантом, изысканным аристократизмом. Грушницкий же в трагической ситуации превосходит Печорина честностью, чувством собственного достоинства и готовностью получить смертельное наказание за допущенную подлость. Он пошляк, но всё же - человек. И убив его, Печорин убил одновременно и себя, хотя и остался жив. Как филологу вам явно не хватает опыта литературно-художественной критики. Передайте уважаемой Поссе, чтобы она ликвидировала ваш пробел. Не могу же я полностью взять на себя её функции.
- Да...задачка мне с этим симфоническим эпизодом,- уже, прощаясь, сказал я.
- Хотите, я вам окажу последнюю помощь? - неожиданно спросил маэстро. – Только прямо тут, у дверей. Иначе, если снова присядем, то будем загорать еще четыре часа. И тогда я вас покормлю ужином, коли уж пообедать не довелось.
- Что вы, Евгений Григорьевич!
- Ну, раз не хотите, так слушайте. Только сейчас будет не лекция, а короткий экзамен, состоящий всего из двух вопросов. Правда, вы не терпите экзаменационных вопросов...
- Хорошо, потерплю.
- Итак, первый вопрос. Вы хотели бы, чтобы на дуэли не Дантес убил Пушкина, а Пушкин Дантеса?
- Ну конечно,- торопливо ответил я, - мне хотелось бы, чтобы Пушкин уби…и…и…- и дальше не смог договорить.
- Ага! - с торжеством воскликнул композитор. - Почему же вы вдруг осеклись и стали заикаться еще больше, чем я?
- Нет,- медленно ответил я. - Я не хотел бы, чтобы Пушкин убил Дантеса.
- Тогда второй вопрос, вытекающий из первого. Бывали дуэли, которые заканчивались примирением противников. Но в данном случае примирение абсолютно исключено: кто-то должен быть убитым. Но вы не хотите, чтобы Пушкин убил Дантеса. Значит, вы хотите, чтобы всё было наоборот?
- Евгений Григорьевич, вы задали мне страшный вопрос.
|