|
Наум Шафер. День Брусиловского Мой самый длинный День рождения
- Ты представляешь, как трудно пришлось Евгению Григорьевичу, когда он работал над этой симфонией! Во-первых, это были годы войны: стеснённое материальное положение, нехватка продуктов, Алма-Ата кишела эвакуированными, по городу ходили полуголодные приезжие артисты в поисках заработка... И именно при таких обстоятельствах Евгений Григорьевич задумал свою Третью симонию, которую назвал "Сары-Арка". Ему хотелось внушить людям уверенность в победе над врагом, утвердить в них оптимизм и надежду.
- Наум, давай всё-таки без красивостей, - прервал меня Бруно. - Я уже понял, что во-первых. Давай без всяких возвышенных деклараций во-вторых!
- А во-вторых, возникла такая же ситуация, как при сочинении первой казахской оперы "Кыз-Жибек": ни одного казахского оперного образца! И здесь то же: ни одной казахской симфонии, никаких образцов, надо было самому создавать образец! Эту проблему можно было решить только благодаря тому, что Брусиловский был без ума влюблён в казахский музыкальный фольклор.
- Без ума-а-а... влюблё-о-о-н... - саркастически протянул мой друг. - Нельзя ли по-деловому и конкретней?
И я конкретно и коротко стал говорить о первых трёх частях, в которых композитор печально и скорбно отобразил быт дореволюционного Казахстана. Говорил об удивительном симфоническом мышлении автора, о сложном развитии музыкальных тем, почерпнутых из фольклора, о его смелых экспериментальных приёмах при использовании казахских кюев, причём особое внимание обратил на то, с каким бетховенским размахом Брусиловский преобразил знаменитый кюй Курмангазы "Балбраун". Сказал, конечно, и о яркой контрастности, которая эффектно возникает при переходе от третьей части симфонии к четвёртой части, когда пронзительная грусть сменяется победным звучанием торжества и силы народа, сбросившего с себя вековой гнёт. Такой финал был так необходим в грозные и тяжёлые года войны с германским фашизмом!
- Если ты не хочешь выпить персонально за Брусиловского, то давай выпьем конкретно за его Третью симфонию! - с пафосом заключил я. - Пусть она и в наши дни поможет нам преодолеть все невзгоды и несправедливости!
- Выпьем тогда, когда я сам её услышу, - глядя в сторону, ответил Бруно. - Мне нужно убедиться, что твоя велеречивость имеет хоть какое-то основание. А сейчас выпьем за что-то другое.
Мой друг продолжал оставаться мрачным, и я понял, что хмель крепко засел в его голове и он пытается это скрыть за нарочитой серьёзностью. Да, признаться, и моя голова слегка кружилась.
После некоторого молчания Бруно вдруг спросил:
- А что это такая за тональность E-dur? Почему её постоянно долдонят по радио и на концертах в филармонии? Что она обозначает по-русски?
- По-русски она обозначает ми мажор, - ответил я. - А что?
- А то, что мы с тобой сейчас выпьем за эту тональность!
В этот момент я нанизывал на вилку кусочек отбивной - и вилка выпала из моих рук.
- Ты с ума сошёл, мой друг, - заикаясь, как Брусиловский, проговорил я.- Таких тостов сроду не бывает. Как это можно пить за тональность? За её здоровье, что ли?
- Вот именно! Пусть она живёт и процветает!
- Бруно, не превращай меня в идиота! За какое-нибудь произведение, написанное в этой тональности, выпить ещё можно. Скажем, за Седьмую симфонию Брукнера, которую недавно передавали по радио. Она как раз написана в тональности E-dur, то есть ми мажор. По своим торжественно-героическим интонациям она чем-то близка Третьей симфонии Брусиловского.
- За Брукнера пить не буду, поскольку не знаю ни одной ноты из его сочинений. Выпьем просто за тональность E-dur!
- Но выпить за одну тональность в чистом виде - это полнейший абсурд!
- А я хочу! Мало того, категорически требую выпить за тональность E-dur!
И тут я понял, что в процессе моего разглагольствования Бруно находился малость в ущемлённом состоянии, теперь ему важно показать своё превосходство надо мной. И, поняв это, я решил не сдаваться. В конце концов, клин вышибают клином, то есть абсурд вышибают абсурдом. И я воскликнул:
- Уж если пить за голую тональность, то предлагаю выпить за тональность Аs-dur!
- А как это будет по-русски?
- По-русски это будет ля-бемоль мажор!
- Не пойдёт! - ответствовал Бруно. - Слитком длинно. Короче и гораздо звучней именно ми мажор! Итак, пьём за E-dur!
- Нет, за Аs-dur!
- А я говорю: за E-dur!
- А я: за Аs-dur!
Мы уже давно поднялись из-за столика и стояли, набычившись, друг против друга, даже не отреагировав на то, что к нам снова подошли официантка и высокий мужчина, которые стали тихо обсуждать происходившее.
|