|
Наум Шафер. День Брусиловского Мой самый длинный День рождения
Бруно почти с ненавистью взглянул на меня:
- Целых три года бьюсь, чтобы, вышибить, из тебя этот наивный романтизм - и ничего не выходит. Статья-то в газете передовая?
- Передовая.
- И без подписи?
- Без подписи.
- Чего ж ты мне голову морочишь и затеваешь дурацкие разговоры? Разве ты не знаешь, что передовые статьи обычно пишут сами главные редакторы?
- Ты намекаешь... ты хочешь сказать... - с ужасом проговорил я.
- Именно это я и хочу сказать. Твой Симонов сам написал эту гадость! И сам же пропустил её в печать!
- Как сам написал?! Той же самой рукой, которой написал лирико-трагическое стихотворение "Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины"?
- Той же самой!
- Той же самой рукой, которой написал "Жди меня, и я вернусь"?
- Именно так!
- Бруно, ты клевещешь на любимого поэта советской молодёжи!
- Я клевещу? Эго твой любимый поэт клевещет, а не я! - И Бруно стукнул кулаком по столику. Одна рюмка чуть не опрокинулась, но я успел её подхватить, одновременно заметив, что в другом дальнем углу, где сидела молодая парочка, из-за столика поднялся парень... Очевидно, он подумал, что у нас снова что-то произойдёт. Но мы замолкли, и он сел, предварительно приветливо помахав нам рукой: мол, не слишком кипятитесь, ребята.
- Бруно, - сказал я, - давай всё-таки мирно всё закончим, хотя я с тобой категорически не согласен по части Симонова. Вот у нас тут в рюмках осталось по паре глоточков. Давай один глоток сделаем за здоровье Дунаевского, а другой - за здоровье Брусиловского. Закусим остатками отбивной и отправимся восвояси.
- За автора песни "Широка страна моя родная" пить не буду,- угрюмо ответил Бруно.
- Но почему? - встрепенулся я, - Ведь такой величаво-лирической и проникновенной песни о Родине у нас ещё не было за всю историю музыки в России! Эта песня - удивительный символ взлёта свободной человеческой: души!
- Ох, как ты красиво научился говорить! Краснобай несчастный! Ишь ты, символ взлёта свободной человеческой души... То есть, "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Ответь честно: тебе очень вольно дышится после утреннего сообщения по радио?
- Бруно, ведь это же метафора, прекрасная метафора! Так должно быть на земле, которую считаешь своей Родиной!
- Не увиливай! Ответь прямо: тебе очень вольно дышится после утреннего сообщения о врачах-отравителях и о буржуазном еврейском националисте Михоэлсе?
- Хорошо, Бруно, раз ты не хочешь меня понять, пойду на компромисс. Дунаевский далеко, в Москве, а Брусиловский, мой великий учитель, - радом. Давай выпьем за него!
- И за него пить не буду!
- Почему?
- Потому что он не Бах, не Моцарт и не Бетховен!
- Но зато он - Брусиловский!!!
- Эта фамилия не так звучит, как те, которые я перечислил. Кроме "Двух ласточек" твой Брусиловский ничего путного не создал.
- Как ты смеешь так говорить! Ты ведь совершенно незнаком с его творчеством, а берёшься судить. Вот две недели назад по радио снова передавали его Третью симфонию, и я до сих пор хожу под сильнейшим впечатлением от прослушанного.
- Ну и ходи себе на здоровье, а меня не трогай. - Но, заметив мой пришибленный вид, Бруно всё же спросил: - Ну и что в ней хорошего, в этой Третьей симфонии?
Этого было достаточно, чтобы я снова встрепенулся и закатил просветительскую лекцию. Я начал сравнивать Брусиловского с Глинкой. Подобно тому, как Глинка считается основоположником всех жанров в русской классической музыке, так и Брусиловский является основоположником всех жанров в казахской профессиональной музыке - оперной, симфонической, камерной... А Третья симфония, заключил я, - это вообще самая первая казахская симфония, и она послужила стимулом для развития буквально всех форм симфонической музыки в Казахстане.
- А куда девались его первые две симфонии и почему не они стали началом всех начал в казахской профессиональной музыке?
Это уже было проявлением любопытства, и я с удовлетворением ответил:
- Первые две симфонии Евгений Григорьевич написал в Ленинграде, где учился у ученика Римского-Корсакова Максимилиана Штейнберга, и они ещё не имели отношения к казахской тематике. Вот почему начало начал в Казахстане - это Третья симфония.
- Ну ладно, - великодушно промолвил Бруно. - Расскажи в таком случае, что в ней хорошего, в этой Третьей симфонии...
И меня понесло - стремительно и легко. Буквально захлебываясь от восторга, стал рассказывать о её достоинствах, о том, как я воспринимаю её программу, о том, в каких невероятно трудных условиях она создавалась.
|