Возвращаюсь к тринадцатому января 1953 года. Предварительно, за день до этого, мы договорились с Бруно Локком отметить на пару мой день рождения в каком-то скромном кафе или просто в первой попавшей "забегаловке". И вот с "Литературной газетой" в руках я мчусь к нему в Институт иностранных языков, где он учился на английском отделении. Благо этот Институт находился недалеко от нашего Университета - на той же Комсомольской улице.
Бруно Локк, депортированный немец, красивый брюнет, небольшого роста, плотно сложенный парень, с которым мы подружились ещё в Акмолинске (учились в одной школе и в одном классе), привлекал меня своим интеллектом, начитанностью и способностью философски рассуждать на многие социальные темы, а также вести серьёзные, с большой долей иронии, разговоры о любви - а она в первую очередь интересовала десятиклассников мужской средней школы имени Ворошилова, которые заводили себе подруг из женской средней школы имени Кирова.
Как известно, в дружбе не бывает равенства - лидером должен быть кто-то один. Бруно как раз был из таких, кто лидерства никому не уступал. Ему было интересно общаться со мной (я прежде всего просвещал его по музыкальной части), но он всегда бывал начеку: как только начинал чувствовать, что я в чём-то его одолеваю, тут же осаживал меня, давая понять, что лидер в нашей дружбе – он, а не я. Отсюда проистекало его менторское отношение ко мне: он постоянно меня распекал за "слюнявый романтизм" и за возвышенное отношение к советской власти.
Найдя Бруно в Институте, я попросил его прочитать прямо при мне передовую статью из "Литературки" и прокомментировать её.
- А что её читать и комментировать? - иронично усмехнулся Бруно. - Убежден, что ничего нового после радиосообщения я здесь не найду. Все советские газеты и радиостанции на один лад талдычат одно и то же, борьбы мнений у нас не бывает - разве ты этого не знаешь? Зачем заниматься пустой тратой времени? Пойдём лучше в кабак, зальём все эти сообщения хорошей водочкой или крепким коньячком. Уж больно выпить хочется после всего этого. Выпьем, осмелеем и, может быть, завлечём какую-нибудь Неллочку.
- Бруно, мне не до шуток. Прочитай статейку прямо сейчас, она небольшая. А потом я у тебя кое-что спрошу. Ну - сделай милость ради моего дня рождения...
- Разве ради этого... - задумчиво отреагировал он. - Ну ладно, давай газету. Подойдём к окну....
Мы отошли к высокому коридорному окну, и Бруно углубился в чтение. Я внимательно следил за его лицом, но оно было непроницаемым. Закончив читать, он поднял на меня свои пронзительные глаза, свернул газету, протянул её мне и сказал:
- Ну так я и думал. Ничего нового по сравнению с утренней информацией. Даже стиль тот же. Вся печать и радио - на один лад.
- А про Михоэлса?
- Чего про Михоэлса? Та же брехня, что и по радио.
- Но Симонов! Как мог Константин Симонов, главный редактор "Литературной газеты" напечатать такое! Он, служивший всю жизнь истине и добру! Его замечательные стихи, его проза, его пьесы...
Я не договорил, потому что Бруно стал задыхаться от приступа неожиданного смеха.
- Ну Наум, ну Наум, - проговорил он отдышавшись и утирая платочком повлажневшие глаза. - Бить тебя некому, поскольку мы учимся в разных учебных заведениях. А то бы я давно вышиб из тебя этот дух... этот дух... Ладно, не буду продолжать, учитывая, что сегодня твой день... Пошли искать кафе, там договорим.
Мы нашли небольшое кафе... В тот год тринадцатое января выпало на вторник, день был рабочим, и почти все столики оказались свободными. Мы заняли столик в одном из дальних уголков (чтобы никто не мешал), заказали отбивную котлету из баранины и по 150 граммов водки на брата - отчего бы не "погулять" в день рождения? Мало того: как истинный немец, Бруно потребовал по кружке пива на каждого - мол, какие именины без пива? - да к тому же не придётся скучать, пока принесут отбивную с желанной водочкой.
И вот, попивая пивко и зарядившись хорошим настроением, Бруно пустился в длинные рассуждения на философско-эстетические темы. Начитавшись, очевидно, Канта - а мой друг любил иногда заглядывать в мудрые книги - он стал распространяться о сущности красоты в нашем бренном мире. Как всегда, его рассуждения носили менторский характер.
- Вот ты, Наум, придаёшь большое значение мысли, которая содержится в художественном произведении. Что ж, это правильно. Но ты эту мысль обычно связываешь с какими-то общественными явлениями. А вот это уже неправильно. Мысль сама по себе должна быть прекрасна, к чему бы она ни относилась. Вот если ты найдёшь возвышенные слова, чтобы описать, как прекрасно пенится пиво в этой кружке, какой она источает аромат и какое блаженство ты ощущаешь, когда оно протекает в тебя вовнутрь, - я скажу, что ты мыслишь красиво, хотя при этом не затронул социальных проблем.