|
Книги и работы "Если мудрый подаст тебе яду..."
Привожу (по своему ветхому блокноту) следующие вопросы и ответы:
- Михаил Александрович, как вы относитесь к Сталинским премиям? Всегда ли они выдаются заслуженно?
- Заслуженно никогда ничего не выдаётся, потому что везде господствует вкусовщина. И официальные инструкции. Премии выдают живые люди, и хотя все они подчиняются циркулярам, но у каждого из них есть свой вкус. Но это не исправишь. Исправить надо другое. Нужно прекратить глупое деление Сталинских премий на первую, вторую и третью степени. Я об этом говорил много раз. Такое деление унижает писателей, которых сортируют, как картошку, первый сорт, второй сорт, третий сорт... Сталинская премия должна быть одна! Её надо присуждать или НЕ присуждать. За рубежом поступают мудрее. Там Нобелевскую премию присуждают или НЕ присуждают.
Кто-то из сидящих за столом решился огласить записку: "Вот вы, Михаил Александрович, упомянули Эренбурга. А как вы восприняли его повесть "Оттепель"?
Шолохов встрепенулся:
- Это не оттепель, а гнилой запах дурной погоды, когда вроде бы потеплело, а на самом деле под влиянием солнечных лучей начал таять замёрзший навоз!
Именно при этих словах Татьяна Владимировна Поссе решительно поднялась и вместе со своими коллегами стала пробираться к выходу. (Первую половину дня мы провели с ней вместе: тщательно разрабатывали план моей дипломной работы об Эренбурге - вот почему я не смог принять участие в акции Наташи и Зои).
А Шолохов продолжал:
- Я Эренбургу в лицо так и сказал. Прямо. Не тем делом, говорю, занимаешься ты, дорогой мой друг Илья Григорьевич. Ведь ты славно поработал в пору военного лихолетья, в статьях костерил фрицев так, как никто из нас. И сейчас, говорю, ты по-прежнему остаёшься на боевом посту - срываешь маски с поджигателей новой войны. Вот и продолжай в таком же духе. А писать романы - не твоё дело. А ты к тому же, как я слышал, ещё и стихами балуешься. Брось, говорю, Илья Григорьевич, не отвлекайся, не трать зря время!
В президиуме стали лихорадочно сгребать записки в общую кучку. Ни одна из них больше не была оглашена. Но из зала продолжали доноситься вопросы:
- А кто вам нравится из современных писателей?
- Из современных? Пушкин!
- Из современных! - начал скандировать зал.
- А что? - с удивлением спросил Шолохов. - Разве Пушкин - это не современный писатель? - и весь зал был мгновенно положен на обе лопатки. После минутного замешательства кто-то робко спросил:
- А как вы относитесь к Маяковскому?
- По совести говоря, недолюбливал я покойника!
Зал загудел, задвигались стулья, многие поднимались со своих мест и, возмущённо бормоча, стали двигаться к выходу. Наташа чуть ли не со слезами на глазах, вся красная, наклонилась ко мне:
- Пушкина он считает живым, а Маяковского - покойником...
Современный молодой читатель вряд ли поймёт нашу обиду. Мы, студенты середины XX века, заканчивали филологический факультет без Пастернака, без Мандельштама, без Ахматовой, без Гумилёва, без Цветаевой, без Бродского - их стихи не входили в программу. Впрочем, последнего из них мы не знали по справедливой причине: он в те годы был ещё школьником... Мы преклонялись перед Маяковским, читали наизусть и пытались подражать ему в своих поэтических опытах, писали "лесенкой"... Маяковский был для нас не только трибуном революции, но и нашим Богом, нашим убежищем: в его стихах мы черпали силу против двоедушия и бюрократизма, учились любить Родину вопреки всем невзгодам, незаслуженно выпавшим на нашу долю...
... Шолохов было уже повернулся спиной к залу, давая понять, что "инцидент исчерпан", но тут последовал хоровой вопрос:
- А что вы можете сказать о Мухтаре Ауэзове?
- Обещающий писатель! - молниеносно ответил Шолохов, снова повернувшись лицом к залу.
- Как - обещающий?! - зал уже буквально ревел от негодования, ибо среди нас не было ни одного, кто не знал бы эпопеи "Путь Абая". - Как - обещающий?!
- А что, - парировал Шолохов, - вы хотите сказать, что он больше уже ничего не обещает?
И опять зал получил нокаут. Да к тому же, выходит, мы-то и засомневались в Мухтаре Ауэзове... Ну и ну!
Единства духовного настроения писателя и читателей не получилось. В президиуме явно нервничали. Ещё бы! То, что сегодня происходит в университете, завтра станет притчей во языцех во всём городе. Кто-то из сидящих за столом поднялся (возможно, член парткома), начал обходить коллег и что-то шептать каждому на ухо. Кончилось тем, что все поднялись со своих мест - это был знак того, что встреча подошла к концу. Но зал разбушевался, и Шолохова не отпускали.
|