|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год.
Вы - жестокий и несамокритичный друг! Вспомните Ваши знаменитые многомесячные паузы, перевернувшие мою душу ядом разочарования и печали, заставившие меня оплакивать исчезновение моей Людмилы из моего "жизненного пространства"! Вспомните и прочувствуйте ту поспешность, с какой Вы позволяете себе усомниться во мне. У Вас даже имелись сведения, что я в Москве, хотя я был в Саратове. Плохая у Вас разведка! И уж наверняка предполагаю, что если бы я был в Свердловске с ансамблем, то дал бы знать, несмотря на любые препятствия. Нет, Людмила! Все это не так сложно и лишено каких бы то ни было психологических надстроек. Я не помню, кто из великих людей сказал замечательную фразу: у меня не так много времени, чтобы писать короткие, ничего не значащие письма. К моим письмам к Вам я подхожу глубоко и серьезно. Я к ним должен быть подготовлен душевно и физически. И когда у меня этой подготовки нет, когда голова у меня разламывается от "всяких прочих" усталостей, я Вам не пишу, даже рискуя навлечь на себя Вашу обиду. А у меня именно разламывается голова от всего того, что происходит на нашем творческом фронте. И для того, чтобы я имел возможность Вам, как другу, поведать множество своих мыслей и настроений, я должен сам их собрать, сконденсировать хотя бы в какую-то примерно стройную схему. Слишком часто в нашей жизни личное стало зависеть от общественной атмосферы. Ваше письмо от 1 февраля, такое нежное, ароматное, проникнутое глубоким доверием ко мне, требовало и соответствующего ответа. Для этого мне надо было бы отделить свою душу от всех внешних впечатлений, от всех бурных событий, пробежавших новой грозой и ливнем на нашем творческом горизонте. Мне нужно было бы погрузить себя в Вашу жизнь, в Ваши думы и чаяния, отдать свою душу Вам, забыть дикий вой дерущихся, сумятицу мелких инстинктов и самолюбий, страшную силу новых, далеко не осознанных мыслью и чувством постулатов и проблем высокой политики в искусстве и творчестве, к которому я имею честь или несчастье принадлежать. Признаться, я такого отделения души своей в этой обстановке не смог сделать, как и не смог отрешиться для Вас от окружающей жизни. Вот чем, главным образом, и объясняется задержка моего отклика на Ваше письмо. И сейчас я пишу Вам потому, что Ваше сегодняшнее письмо просто заставило меня поторопиться, чтобы не создавать в Вашей душе никаких поводов для ненужных догадок и сомнений.
Сложный Вы и противоречивый человек! Мне всегда нравилось Ваше парение, отмечавшее Вас как художественную натуру. С тех первых писем, когда зародилось мое большое и удивительное любопытство к Вам, я почувствовал в Вас чудесного представителя нашей молодежи, для которой я отдал весь пыл своего творчества, все лучшее, что было в моем даровании. "Смеющаяся Людмила" - это был почти полный синоним всего моего творчества. В Вас я видел стык мой с жизнью, связь мою с душой молодежи. Смотрите! Из всей громадной моей переписки довоенных лет осталась только переписка с Вами. Сколько разных чувств и ощущений она вызывала во мне! От почти шального и опьяняющего романтического приключенчества (чудесные и никогда не забываемые поиски Вас в лабиринте студенческого городка, гостиница, музыка!) через светлую радость одного лишь восприятия Вас и всего Вашего, через тоску по Вашим письмам, когда Вы исчезли в кошмарном бреду военного времени, через самые письма, полные большого и содержательного общения - к прекрасной и особенной по духу дружбе, а, может быть, и... любви, не знающих никаких целей, никаких интересов, кроме целей и интересов возможно жаднее, возможно глубже пить из этого чистого, не загрязненного ничем и никем родника чувств, настроений и мыслей. Я уже Вам когда-то раньше писал, что я не знаю, да мне и неинтересно знать, как все это называется. Может быть, если бы наши жизненные орбиты сошлись, то в этой точке возник бы замечательный по богатству человеческий союз! Может быть, если бы наши орбиты сошлись, то произошла бы яркая вспышка романтических чувств, одуряющая попойка страсти и... наши пути давно бы разошлись, оставив в наших душах, может быть, сладкое, а может быть, и горькое воспоминание. Все это - может быть. Наши пути не сошлись! Я об этом никогда не задумывался, да и не надо. Вы плели свою жизнь, я - свою. И все-таки наши жизни идут параллельно. Да! Это так! Представляете Вы себе рельсы? Говорят, что это, с точки зрения геометрии, не идеальные параллели. И все-таки они не сходятся. Но они рядом. Они беседуют друг с другом на бесконечных километрах длинного пути. Они неотделимы, ибо это катастрофа! Но иногда весело постукивающие стрелки, меняя ритм движения, переводят одну линию в другую, и тогда рельсы сходятся, ласкают друг друга, здороваются, обнимаются, и... снова идут бесконечные пути, снова расходятся до нового свидания друзья-параллели. Вот так я представляю себе нас с Вами, Людмила! В долгих думах я никогда не мог объяснить себе причин той громадной заинтересованности нас друг в друге. И я бросил поиски объяснений. Но какой гордостью отзываются в моей душе Ваши слова о том, что "никто и никогда так не играл струнами моей души, как Вы, и никогда ни у кого цель этой игры не была благороднее Вашей, хороший Вы мой!" Это признание я глубоко сохраню в своей душе как свидетельство чистоты, которую я обрел в Вас и пронес через годы, через тысячи соблазнов и грехов обыденной жизни.
|