|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год.
Свое хорошее фото Вам прислать не могу, потому что его у меня сейчас нет. Есть [прежнее] чудесное фото "смеющейся Людмилы", радующейся тому, что она существует. Когда-нибудь оно будет Ваше. Сейчас же я себя так плохо чувствую, что сомневаюсь, чтобы новое фото (для которого придется съездить в город) было лучше имеющегося у Вас. Поэтому боюсь, что Ваши бесчисленные поцелуи останутся лишь на бумаге, а наяву Вам вряд ли захочется поцеловать меня хоть один раз. Кстати, Ваше сердце, сердце любящего друга, не подсказало Вам, как мне было плохо? Когда у меня не было просто ни физической возможности, ни желания написать Вам? Я убедилась, что мне необходимо как можно скорее уйти отсюда, иначе со мной будет то же, что и с охотничьей собакой, которая, уже не имея сил бежать по следу, испустила дух тут же, на боевом посту, горя желанием преследовать дичь и не имея сил на это. Если Вы не хотите потерять свою Людмилу навсегда - вырвите меня отсюда!
Ну вот, начала "о здравии", а кончаю "за упокой".
Ваше сравнение нас с рельсами мне нравится. Но между рельсами и параллелями - разница огромная. Даже идеальные параллели обязательно сходятся в бесконечности. Не идеальные могут пересечься и на этой планете!
Исаак Осипович, Вам, как другу, от которого я не скрываю ничего, я должна признаться в некоторых фактах, начинающих меня серьезно тревожить. Ваши письма, наше общение, вначале просто приятное, постепенно становится мне жизненно необходимым. Я могу это сравнить с воздухом, необходимым экипажу подводной лодки, напрягающем для спасения своей жизни все усилия, в то время как тело наливается усталостью, как свинцом. Это мне уже начинает мешать жить и работать. Больше же всего пугает тот факт, что, глядя на Ваш портрет, я нахожу Вас красивым, в то время как раньше критически относилась к Вашей внешности.
Подумайте, чем это может кончиться и прекратите это наваждение. Сама я это сделать уже не в силах. Я нежно целую Ваши глаза. Ваша Л.
P. S. Пожалуйста, не затягивайте ответ. Мне очень хочется уловить Ваше дыхание, Ваш резонанс на мое письмо. Не забудьте, что я буду считать дни и часы до получения Вашего письма! Сержусь, но... люблю! Л.
Москва, 12 апреля 1949 г. Как всегда - ночь...
"Поговорим о странностях любви..." (А. Пушкин, "Гаврилиада" ) Что с несомненностью я установил в Вашем письме, которое сегодня получил? 1) Что Вы - брюзга несносная!
2) Что Вы только теперь начинаете чувствовать ко мне ту дружескую любовь, о которой давно пишете мне!
3) Что, вероятно, под влиянием ужасающей дикости и скучности обстановки даже я начинаю казаться Вам красивым!
4) Что Вы должны научить меня искусству точного видения на почтительном расстоянии. В частности, по этому пункту я прошу разъяснить мне, каким образом я, зная Вашу манеру подолгу молчать, наблюдавшуюся и раньше, мог установить, что Вам было так плохо, что... не хотелось мне писать. (Хороша дружеская любовь!) К этому же пункту относится и моя вторая просьба - разъяснить, каким святым духом я должен знать, что у Вас имеется из моих произведений и что бы Вам хотелось иметь. За все эти два года, о которых Вы пишете, намекая на мои долгие сборы с посылкой нот, Вы ни разу не упомянули конкретно ни одного произведения, а все время употребляли общую и туманную формулу: "Ноты". (Меняю перо!)
Одним словом, я Вам ничем не угодил. Печально, но факт!
А теперь перейдем к серьезным темам. Если бы я оставлял себе копии моих писем к Вам, то мне было бы значительно легче ответить по поводу моих парадоксов и всего прочего.
Но письма к Вам я пишу одним залпом, одним порывом, а Вы к тому же стараетесь своими паузами, чтобы из моей памяти сглаживались некоторые важные подробности. Не стану же я в самом деле копировать и пришивать копии к "делу"!
Задачу на сей раз Вы ставите передо мной трудную, но так как это делаете Вы, то у меня нет ни малейшего желания уклониться от ответа. Он затруднен еще тем, что в первый раз за всю нашу переписку, за все время нашего знакомства я боюсь, что я Вас не понимаю.
"Не смейте отвечать мне взаимностью!" Нет! Это не парадокс!
Между нами громадная разница. Я - будем говорить грубо и, конечно, далеко не точно - "благополучный" человек, имеющий в жизни, как говорят, все, что может иметь человек - славу, деньги, положение, не одну, а даже две семьи, не двух, а, кажется, трех любящих женщин, в разной степени вращающихся в моей жизненной орбите - кто в прошлом, кто в настоящем. Да, я благополучно сижу на пороховой бочке, не взорвавшейся до сих пор исключительно благодаря моему умению "творить жизнь" и благодаря удивительной "способности" моей отдалять час расплаты за счет трагических противоречий, разъедающих жизнь и целостность всех участников (прошлых и настоящих) этой житейской драмы (или комедии, как угодно!). Удивительные способности мои к подобной жизни зиждятся на моем неиссякаемом оптимизме и... материальном благополучии. А знание людей, с которыми приходилось и приходится сталкиваться, порождает умение лавировать с большими или меньшими потерями вот уже в течение более чем 15 лет среди разных бурь и подводных рифов.
|