|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год.
С каким торжеством, с какой гордостью я прочла строки Вашего письма о том, что в Вашем внутреннем мире я занимаю такое большое место, что в нем - "я владею, я люблю!". Это же гораздо больше, чем плотская любовь, грубо выражаясь. Сочувствую Вашей жене: будь я на ее месте, я бы к таким взаимоотношениям, к такой любви (ибо это все-таки любовь) ревновала бы несравненно более, чем к какой-либо случайной физической близости. Вы не принадлежите ей целиком, Вы лучшей частью своего существа - мой. А кто из этих Ваших любящих женщин может любить Вас так, как люблю я?
Кстати, я прошу Вас сказать, меня ли Вы считаете в числе тех трех женщин, которые любят Вас, или нет?
Та вот, грустить не надо, Вы ни в чем не виновны. Ра. дуйтесь - и Вы доставите этим радость мне.
Я надеюсь, что тревога моя пройдет, но... голова безусловно будет кружиться от Ваших поцелуев, даже письменных, и губы будут гореть жаждой ответных поцелуев.
К прежним формам наши взаимоотношения вернуться уже не могут. Разве можно дважды вступить в одну и ту же реку? Это же диалектика жизни.
Я могла бы упрекнуть Вас в том, в чем неоднократно упрекали меня раньше Вы: что наши отношения уходят в мир фантастики и нереальности, в литературщину, - теперь же Вы сознательно прячетесь за эти ширмы. Если бы Вы подшивали к "делу" "входящие" и "исходящие" - угрызения совести мучили бы Вас несравненно больше. Но я не упрекну, потому что очень хорошо понимаю Вас, даже то, чего Вы не договариваете, и еще потому, что в сердце моем живет сейчас радость, ясная и чистая, как умытый росою цветок.
А теперь я попрошу Вас достать романс Чайковского "День ли царит", сыграть его и прочувствовать заново его чудесную поэзию мелодии и музыки стихов. Я посвящаю его Вам, мой родной. Если бы я только была композитором и поэтом и если бы Чайковский с Апухтиным не опередили меня, я бы обязательно сейчас написала этот романс!
Я посылаю Вам "смеющуюся Людмилу" и даже не одну, а две, потому что мне хочется сделать Вам что-либо приятное. Одно из этих фото (вырезанное) льстило мне даже в те далекие времена, когда оно было сделано. Второе - отражает действительность 36-го года. Свое настоящее фото вышлю сразу же, как только оно у меня появится.
Я чувствую угрызения совести за то, что задержала ответ на целые сутки, в то время как Вы его ждете (я знаю как!). И я радуюсь тому, что еще успею получить к чудесному весеннему празднику Ваше нежное и такое нужное мне письмо. Не правда ли, Вы доставите мне эту радость? Ваша Л. 21/IV-49 г.
26/IV-49 г. Моя дорогая Людмила! Я получил Ваше письмо позавчера. Если бы Вы знали, как мне хотелось Вам немедленно писать, но проклятая загруженность не дала мне возможности это сделать. Я знаю, что Вы меня простите, так как я писал, вместо письма Вам, ноты. У меня сейчас много интересной работы, но о ней я сейчас не буду писать. Хочу Вам хоть кратенько (чтобы не печалить Вас ожиданием письма) описать мои чувства при прочтении Вашего письма. Кумир мой, вылепил тебя таким гончар,
Что пред тобой луна своих стыдится чар!
(Омар Хайям) Вы - чудесная! И только Вы могли написать такое письмо! И я это знал, и я в это верил, когда с трепетом раскрывал Ваше письмо.
И я чувствую, что мне не удастся так поэтично ответить Вам, как Вы того заслуживаете. Потому что я не так чист, как Вы. Потому что, пройдя большой путь "атмосферного общения" с Вами, я, право, и сам запутался в вечных и вдохновенных прыжках из нереального в реальное и обратно. И порой мне самому начинало казаться, что губы могут по-настоящему гореть от письменных поцелуев, а мысль где-то греховно вертится вокруг, казалось бы, невинных строчек любви и привязанности. Нет! Не ушат холодной воды я хотел вылить на Вашу голову! Я попытался сам разобраться во всем, во всей необычности наших отношений. Ваша тревога побудила меня к этому, и какой-то внутренний голос заставил меня предостеречь нас обоих. От чего? Ах, я и сам не знаю от чего. Была хорошая нежная сказка - повесть о дружбе двух людей, жизнь которых не пересекается, не скрещивается в одной точке. И хотелось эту сказку сохранить, уберечь от реальности. Вы красиво и просто сделали это. Мало того, Вы не побоялись двинуть эту дружбу на ступеньку выше, дальше. И столько простой и трогательной человечности во всем этом! И в сущности, не все ли равно, как, где и почему сливается нереальное с реальным?! Не мистифицируем же мы друг Друга! В Вашем письме бьется жизнь, и она требует таких форм, какие ей угодны. Я хочу только, страстно хочу, чтобы Ваша радость и успокоение в найденном синтезе противоречий между желанным и вынужденным, между данностью и мечтой, - чтобы эта радость была животворящей и постоянной. Я всегда хотел Вашей радости и счастья. Мне хотелось, чтобы Вы его обрели на "нормальных" жизненных путях. И меньше всего я был бы удовлетворен, если бы в Вашем успокоении было что-то от обреченности. Мол, не вышло в жизни, давай помечтаем. Коль губы не горят от реальных поцелуев, пусть будут бумажные. Нет! Я хочу думать и верить, что сила нашей дружеской привязанности будет подлинной силой жизни, исцеляющей, оберегающей, вдохновляющей.
|