|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год.
Т е л е г р а м м а 2.I.1949. Шлю свои новогодние поздравления. От души желаю здоровья, счастья, самого замечательного, что сами хотите. Большое спасибо за письмо, которое явилось хорошим новогодним подарком. Напишу подробности письмом. Ноты вышлю обязательно.
Дунаевский
Ночь с 18 на 19 янв[аря] 1949 г. Пишу под звуки радио - муз[ыкальная] картина "Садко" Р[имского]-Корсакова. Хорошо!
Брал с собой в Ленинград Ваше письмо от неизвестного числа декабря (О, женщина! Вам трудно поставить дату! Что же будут делать потом всякие искусствоведы, которым придется ломать себе голову над "научным" вопросом: "Когда было написано письмо Людмилы Райнль к покойному композитору?).
Я уже побывал в Ленинграде и хотел Вам еще оттуда написать. Но, увы, закружился в вихре всяких званых обедов и ужинов, во время которых "нагружался" до отказа. Но не думайте, что я [именно] по этим "делам" ездил в Ленинград. У меня действительно были очень важные дела. Кстати, я наконец-то смог повидать свой "Вольный ветер" в ленинградской интерпретации ("Садко" окончился), о которой много слышал (начался эстрадный концерт - радио выключаю!). Я остался очень доволен спектаклем, который был 122-м по счету от дня премьеры. Мое присутствие вселило буйный огонек в исполнителей, и спектакль шел очень темпераментно и свежо. Я не могу передать Вам оваций зрительного зала, узнавшего о моем присутствии. Это был триумф, глубоко взволновавший меня. Вообще поездка была содержательной. За мной ходили репортеры, мои речи и встречи записывались на пленку и т. д. Да, конечно, жизнь у меня другая, чем у Вас, и Вы это изволили правильно констатировать. Но... Как же Вы неправы, утверждая, что мне не понять Вас! Я не только хорошо Вас понимаю, я физически ощущаю Вашу жизнь, полную забот, тревог и лишений. Я уже думал над глубокой несправедливостью судьбы, обрушивающей на Вас столько тяжестей. Я никогда не могу избавиться от сопоставлений Вашего образа, такого, каким он мне предстал в далекие прошлые годы, с тем, что сейчас есть. И мне кажется, что где-то совершена Вами большая ошибка, от последствий которой Вы не можете избавиться. Вы вся - Умная, чудесная, светлая! Ваш свет и Ваша (пускай сейчас немножко скептически-грустная) улыбка пробиваются даже сквозь тьму настоящей Вашей жизни. И неужели же вы где-то и когда-то ошиблись в себе? Не поняли, что Вы уготованы для большой и торжествующей человеческой жизни? Отдали свою душу и тело ни за что? Вы в какой-то тяжелый момент потеряли свое большое человеческое достоинство и свою цену! Я скажу Вам без всяких преувеличений: Вы очень интересный человек! Ведь история наших отношений, нашей дружбы основывается именно на пристальном интересе, который веет от всего Вашего облика. Вам приходилось, наверное, испытывать такое чувство, когда читаешь очень интересную книгу. Идешь домой после дел и занятий и с наслаждением думаешь: вот хорошо, что имеется эта интересная книга - сейчас ляжешь и будешь читать. То есть наличие этого интереса уже становится какой-то целью твоей жизни, твоего времени.
Я уже и раньше много Вам писал о том странном и необычайном месте, которое Вы занимаете в моей душе. Ведь, с обычной точки зрения, я Вас не люблю, по Вас не тоскую, не мечтаю о Вас как о женщине. Другими словами, в наших отношениях нет ничего романтического. Но вместе с тем именно Ваши свойства, глубина Ваших переживаний, глубокое душевное Ваше обаяние сделало меня Вашим постоянным "спутником", не теряющим, поскольку это от меня зависит, Вас из виду, глубоко переживающим Ваши невзгоды и печали. Ваше человеческое, незаурядно-человеческое создало во мне ту прекрасную привычку ждать Ваши письма, как ждут свиданья с любимой, писать Вам так, как вдохновенно пишут только тем, кто очень хорошо все чувствует и очень хорошо все понимает. Мы условно называемся друзьями. Пусть так, поскольку мы не подобрали других обозначений. И дело не в том, как называться. И на основе моих ощущений, моих представлений о Вас я могу сказать, что Вы заслуживаете большого и радостного счастья. Придет ли оно к Вам? Зазвенят ли Ваши письма ко мне когда-нибудь этим большим человеческим счастьем? Ах, как я хочу этого! Может быть, даже больше, чем Вы сами. Потому что Вы могли потерять у себя веру в будущее, а я у Вас ее не потерял, не могу потерять. Вы для меня - чуть-чуть оторванная от реальности, от "житейской грязи" (как Вы пишете) - сохраняетесь в том виде, в том образе, который Вы сами, вероятно утеряли. И вот сохранность Вашего образа, его чистота и обаяние, которое я пронес за годы нашего "письменного знакомства", - она-то и составляет силу моего воздействия на Вас. Хочу я или не хочу, вольно или невольно, я Вас показываю Вас такой, какая Вам нужна. [...] Мне трудно выразить ясными словам все то, что есть у меня в душе для Вас. Но почему-то уверен, что я прав. Уверен, что я, Ваш далекий странный друг, еще сыграю какую-то роль в Вашем жизненном пути. Это будет только данью благодарности Вам за Вас. Но я за жизнь, такую, какая она пока есть! И я кончаю свою философию чувств и хочу сказать о другом и по-другому.
|