|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1948 год.
[Арамиль] 24/VIII-48 г. Дорогой Исаак Осипович! Я себя сегодня чувствую так, как будто бы проснулась после длительного тяжелого сна, во время которого мне и приснились все мои злоключения. И пробудившая меня музыка была музыкой Ваших мелодий. Вот уже третий день как эти мелодии настойчиво будят меня, звучат как наяву, так и во мне. Я, как птица, стараюсь поднять и расправить свои крылья, чтобы взлететь к солнцу и... вдруг вижу, что они у меня помяты и надломлены, что тяжелый сон был действительностью и мне нужно еще время, чтобы оправиться, насколько возможно, от житейских бурь. А мелодии Ваши звучат гимном солнцу и жизни и пробуждают меня к новой борьбе со стихиями, подают надежду победить их.
Я уверена, что Вы поймете мои ощущения и переживания; потому-то я и называю Вас другом, что перед Вами мне всегда хочется открыть все тайники своей души.
Уже без прежней боли я перечла Ваше последнее письмо (письмо, которым Вы меня так глубоко ранили) и еще раз убедилась в силе Вашей логики и анализа. Во всем почти Вы правы, Ваши выводы, правда, беспощадные для меня, помогли мне лучше разобраться в себе самой. Одним только словом нанесли Вы мне пощечину незаслуженно - никогда я не была и не буду пошлой и вообще органически не перевариваю пошлость. Ну, к этому разговору когда-нибудь еще вернемся, сейчас могу только сказать, что, следуя Вашему мудрому совету, взялась за ум и самоанализ. О результатах напишу позже, когда сама буду уверена в них. Но все же не покидает меня уверенность в том, что шестое чувство - интуиция - меня не обмануло.
Итак, наша встреча в Москве опять не состоялась, и не по моей вине. Я почти радуюсь этому, так как мне было бы слишком тяжело встретиться тогда с Вами. В Москву мы приехали в 6 ч. вечера 27-го июня, в воскресенье, а в 23 сорок уже ехали дальше. После устройства всех дорожных дел, около 9 ч. вечера, с бьющимся сердцем, я набрала в телефонной будке номер Вашей квартиры, но ответа не получила. Через 15 минут пробовала вторично дозвониться, но с тем же результатом. И несмотря на то, что я с облегчением вздохнула, мне стало почему-то грустно...
Да, почти два месяца прошло с тех пор - а как незаметно пролетело время! Я так занята и увлечена своей новой работой, что не успеваю даже передохнуть, домашние дела забросила, только удивляюсь, как быстро летят дни. Даже в сосновом бору была всего два раза. Такое забвение - лучшее лекарство для больной души.
Перед Вами виновата только в том, что так давно не пишу, и Вы, вероятно, бог знает что обо мне думаете. Но это только потому, что на обстоятельное письмо не хватает времени, а так, лишь бы отписаться, я не могу и не хочу. И тем не менее придется ограничиться на этот раз "вышеизложенным", так как "нижеподписавшаяся" принуждена оторваться от письма для исполнения своих прямых обязанностей - вызывают на завод. Отложить письмо "в долгий ящик" - это значит, возможно, совсем не отправить его, то есть продолжать в Ваших глазах оставаться не тем, что я есть на самом деле. А мне еще хочется попенять Вам за то, что Вы до сих пор не послали мне ничего из своих нот. А я ощущаю почти физический голод по Вашей музыке.
Пишите мне по адресу: Свердловская обл., Арамиль, п/я 12, мне. Желаю Вам здоровья, счастья и радости. Л.
Москва, 31 августа 1948 г. Дорогая Людмила! Ваше письмо вернуло мне веру в Вас, которую я было начал терять. Вы даже не могли предполагать о тех переживаниях, которые я испытывал в связи с Вашим долгим молчанием. Ведь Вы исчезли, не указав в последнем письме адреса. Таким образом, мне казалось, что я снова Вас потерял. Надолго ли? Быть может, навсегда?
В письме к одной милой девушке из Одесского университета я, описывая роль и характер моей корреспонденции с разными людьми, писал, что была у меня замечательная знакомая, с которой меня связывала многолетняя дружба в письмах. Я писал, что я потерял этого человека, не зная даже хорошо причину этой потери, и что нет больше у меня желанных писем.
Так с большой грустью я оплакивал исчезновение "смеющейся Людмилы". Что я сделал ей? Обидел? Оскорбил?
И я перестал уже ждать Ваших писем. Чувство большой человеческой горечи я сменил на "все равно" и запрятал глубоко-глубоко затаенную надежду, что Вы снова дадите о себе знать когда-нибудь. Но спрятал эту надежду так, чтобы она жила, не волнуя меня, не мешая мне жить и думать. Так я с Вами попрощался и хотел уже как-нибудь в свободный часок собрать Ваши письма и связать их в пачку как "законченное дело о жизни, дружбе и странном конце хороших взаимоотношений двух рабов божьих, имярек ".
|