|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1948 год.
Если у Вас есть любящий и любимый человек, пусть он ревнует Вас, как Отелло.
В этом письме я Вас целовать не буду - Вы не заслужили моей ласки.
С совершенным почтением, милостивая государыня. И. Дунаевский
26/V-48 г. Дорогой Исаак Осипович! Как я виновата перед Вами: уже третий день я дома и еще ни одной строчки не написала Вам! Но сегодня я встала с постели в какой-то необъяснимой тревоге, возможно, потому, что видела Вас во сне, и сон этот был нехорошим, и сразу же сажусь за письмо. Но как объять необъятное? Как словами передать все мысли, чувства, то, что так волнует и с чем хотелось бы поделиться именно с Вами, мой дорогой друг! Тем более, что я для этого не имею ни нужного времени, ни уединения.
Ну что ж, начну с фактов, а потом попытаюсь объяснить их. Во-первых, сегодня исполняется два месяца моему младшему сыну Сергею, во-вторых, я бесконечно рада, что опасность для меня миновала и дело не дошло до операции, в-третьих, передо мной лежат два письма: отца моего ребенка и Ваше, и я отвечаю Вам первому. И прежде чем оторваться второй раз от этого письма, я должна заранее извиниться за его бессвязность. Мне еще хочется сказать Вам, что Вы всегда ошибались, приписывая мне какие-то необыкновенные качества: я самый обыкновенный человек и иногда поступаю даже хуже обыкновенных людей, как Вы убедитесь, прочитав это письмо до конца. И не подумайте, что я рисуюсь - мне самой горько это сознавать.
Итак, мне нужно рассказать Вам, хоть вкратце, о моей жизни за последние годы, о переломе жизни, который состарил меня лет на десять. Подумайте только, два года тому назад я была веселой и беззаботной, как птица! На Перекопе, где началась моя производственная работа, я сразу же попала в компанию молодежи, милых и интеллигентных людей. В моей памяти навсегда запечатлелась такая картина. От поселка до завода расстояние немного больше километра. Для пешеходов сделана асфальтовая дорожка, прямая, как стрела, по которой троим в ряд идти уже тесно. С одной стороны эта дорожка окаймлена густыми зарослями каких-то чудесных розовых кустов и белой акации, одуряюще пахнущей во время своего цветения. И вот, представьте себе, по этой дорожке за 20 минут до начала работы быстро вальсирует пара в направлении завода под аккомпанемент собственного пения! А после работы смеху и шуток было еще больше. Были счастливы и резвились, как дети. И вот случилось так, что из Симферополя к нам приехал монтажник для установки стационарного киноаппарата в нашем клубе. Я на него не обращала внимания, несмотря на то, что жили мы рядом, до тех пор, пока он не очаровал одну из моих приятельниц, ленинградку по рождению и воспитанию. Эту женщину я не особенно любила, но всегда отдавала должное ее уму, воспитанию и очень любила с ней разговаривать на любые темы, так как она оказалась замечательно интересным собеседником. Так вот, в течение нескольких дней мне пришлось слышать от нее самые восторженные отзывы о ее новом знакомом, о его уме и тактичности. Так как с ее мнениями я всегда считалась, это меня заинтересовало. И вот, сама не знаю как, против моего желания, начался молниеносный роман. Как будто дурманом меня опоил, что я наконец поверила в его красивую и страстную любовь. Но главное - это дети. Он сумел их так расположить к себе, что они в нем души не чаяли, как и моя мама (первое время). Я поверила, что он будет для них настоящим отцом, лучшим, чем их родной отец. И несмотря на то, что я никогда не могла ответить утвердительно на его вопрос - люблю ли я его хоть немного - несмотря на то, что многое в нем было противоположно моим представлениям о мужском идеале и вызывало во мне какое-то органическое отвращение, я поверила и удивилась его необыкновенной любви. Я думала, что из чувства благодарности может вырасти чувство ответной любви. И как же я ошибалась! Когда дурман несколько рассеялся, меня стали утомлять и раздражать его чувство и нежность. При ближайшем знакомстве меня стали шокировать некоторые дефекты его воспитания. Правда, я думала, что постепенно все перемелется. Но тут моей вере в него был нанесен первый сокрушительный удар, нужно отдать справедливость, им же самим. Что он был когда-то женат и имеет ребенка, я знала давно от него, но он вдруг сознался, что до самого последнего момента жил вместе с женой, с которой решил, правда, расстаться, так как она была неверна ему, но которую все-таки бросил только тогда, когда полюбил меня. После этого признания, когда он плакал у моих ног, все сомнение, недоверие и отвращение к нему всколыхнулось во мне с новой силой. И я стала так обращаться с ним, разрешать себе такие поступки, что мне теперь стыдно о них вспомнить. И все это было каким-то испытанием силы его чувства, и так как он переносил самые безобразные мои поступки и не оскорблялся ими (вернее, не показывал, как он оскорблен), вызывало еще большее отвращение во мне. Он терял мое уважение и в то же время поражал силой своего чувства, какой-то собачьей преданностью. Из Перекопа, где не было подходящей для него работы, он по моему совету переехал в Саки, откуда непрерывно звал меня к себе. Я же в это время серьезно подумывала о том, чтобы навсегда разорвать с ним всякие отношения. Но дети уже научились звать его отцом и очень любили его, это и решило мои сомнения. В Саках началась та же история. И то, что он безропотно переносил от меня все оскорбления, в то время как другой мужчина давно бы бросил меня или прибил, только вредило ему. Но он вздыхал и говорил, что в будущем надеется заслужить мою любовь. И очень хотел ребенка, который должен был крепче связать нас, как он думал. Я же категорически отказывалась иметь ребенка, чем обижала его еще больше. Эта жизнь продолжалась года полтора, пока я невольно не оскорбила его так ужасно, что он сделался больным от ревности. Вскоре я, не зная того, забеременела, и тогда я всевозможными путями пыталась добиться законного аборта (незаконного я боялась, а обратиться нелегально к врачу не могла, так как не могла собрать достаточной суммы). Он был очень обижен моим нежеланием иметь от него ребенка и категорически протестовал против этого. Эту беременность я переносила очень тяжело: к физическим недомоганиям присоединились все ухудшающиеся отношения между нами. Нужно Вам сказать, что у меня сейчас нервы негодные, у мамы не лучше, а у него - еще хуже. Как он ревновал к Вашим письмам! И однажды даже унизился до того, что спросил, от кого я получаю письма, так действующие на меня (а помню, что когда я читала одно из Ваших писем, - он в это время смотрел на меня, и я почувствовала на своих щеках проступивший румянец).
|