|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1948 год.
а) с 29.XII. 1947 по 19.I.48 г. - Москва - Вильнюс - Клайпеда - Каунас - Минск;
б) 5.II.1948 по 7.IV.1948 г. - Москва - Донбасс - Днепропетровск - Запорожье - Херсон - Николаев - Одесса - Кишинев - Черновицы.
Но, увы, не могу представить Вам справки о том, что, сотни раз вспоминая о Вас, я чувствовал свою вину перед Вами, ибо Вы могли подумать бог знает что по поводу моего молчания. Если хотите, верьте мне без справки; если не хотите, дуйтесь на человека, который полон к Вам самых нежных чувств, но который достоин сожаления и сочувствия в его безграничной занятости в поездках, когда вследствие ряда обстоятельств этот человек оказался не только в роли гастролера-знаменитости, не только в роли худрука, но и начальника Ансамбля в 200 чел[овек] со всеми вытекающими отсюда скучными и нервозными обязанностями. Может быть, каменное сердце графини смягчится, если она узнает, что ее маркиз, горячо любимый маркиз, имел грандиозный успех у широких зрительских и слушательских масс и еще раз убедился, что [...] любовь народа к нему, маркизу, осталась незыблемой.
(..."На румяных щеках графини появилось нечто вроде улыбки... Ведь она так верила в него и... не ошиблась"...)
Итак, прочь шутки! Три дня в Москве оказались вполне достаточным сроком для того, чтобы узнать все сплетни и пакости, привести в порядок очень маленькую часть дел, связанную с бытом, увязнуть в модных сейчас экономических вопросах моего Ансамбля, который я, вероятно, не смогу предохранить от сокращения, и, воспользовавшись воскресеньем, засесть с утра за давно и душевно желанное письмо к "ней". Знайте раз и навсегда, что причиной молчания у меня в отношении Вас бывает часто невозможность написать такое длинное письмо, которое хотя бы немного исчерпало все, что мне хочется Вам сказать. Мне всегда кажется, что скомканным письмом я Вас обижу больше, чем молчанием. А ведь долгов у меня (помимо нот) накопилась уйма. Ни одного письма к Вам (верьте!) я не закончил". Сколько сокровенных тем и мыслей, событий и фактов я должен Вам описать и рассказать! Я еще даже не рассказал Вам о себе, о прошедших годах переживаний, я не рассказал Вам об общественных событиях, касающихся и волнующих меня. А нарастают все новые и новые. Я не рассказал о своем впечатлении от Вашего декабрьского письма, которое я снова перечитал и по которому мы с Вами должны открыть прения. Когда же все это сделать? Или объявить "Людмилину декаду"? "Воскресника" одного не хватит. Пишешь, в сущности, только краткий конспект мыслей и чувств. Вы подумаете, что я не умею кратко высказываться. Нет! Читая Ваши короткие (да, короткие!) письма, я только убеждаюсь, что их короткость и конспективность оставляют много вопросов и неясностей. Хорошо Вам знать, о чем Вы думаете, когда двумя фразами расправляетесь с большой и жизненной темой. А как на двух-трех листиках описать все мысли и переживания, то есть поступить в духе той товарищеской дружбы, о которой Вы пишете? Разве, к примеру, Вам не хочется знать обо мне все? Именно все, начиная хотя бы с описания многих незабываемых встреч в поездке? Например, встреча с 2000 студентов в Одессе? Хочется? А вот я не напишу, потому что мне еще надо сказать Вам, что на улице прекрасное весеннее солнце, что оно гармонирует с моей радостью по поводу того, что я пишу Вам, и что через три-четыре дня Вы перестанете на меня сердиться, и что еще через максимум четыре дня я буду держать Ваше письмо в своих руках, письмо, полное нежности и прощения. Как обидно мне, что среди вороха накопившихся писем я не нашел дома хотя бы одного Вашего, самого важного, которое я всегда распечатываю первым. А разве Вам не хочется, чтобы я описал свои мысли по поводу событий на музыкальном фронте? Хочется? А вот я не напишу, потому что мне еще надо сказать Вам, что "Вольный ветер" утвержден на Сталинскую премию и что со дня на день это должно быть опубликовано. Где же все обнять и все рассказать, когда надо сейчас кончать вступление к новому письму (опять долг!) и крепко поцеловать Вас, пожелав здоровья и всего самого лучшего. Да! Поцеловать! В цитированном выше романе герцога Ровиго дальше сказано:
"...Маркиз прижался губами к ее глазам, помутневшим от тоски и давно неизведанного счастья. Птички пели торжественную поэму любви. Солнце уже давно взошло, опаляя своими лучами алебастровые плечи графини, застывшей в поцелуе..."
Вот видите? Вы, конечно, рассудительно скажете, что, вместо всей этой болтовни, "он" мог бы давно уже кое-что рассказать интересное из обещанных тем. Но моя болтовня является свидетельством сам не знаю откуда пришедшего хорошего настроения, которым я хочу заразить и Вас - на случай, если мое письмо застанет "графиню" в невозмутимом и безразличном состоянии духа. Ваш И. Д. До очень скорого письменного свидания!
|