- Да брось, братец! Чем "Мадонна" хуже? Или, например, "Душа моя мрачна"?
- Хуже! Всё хуже!
- И... и... "Вечерний вальс"?
- Всё мура по сравнению с "Романсом Печорина"!
- Ну знаешь ли! - вскипятился я и... вдруг осёкся. До меня, наконец, дошло, что я смертельно обидел Володю. Последние месяцы он жил под впечатлением музыки "Романса Печорина", постоянно его напевал, задумал портрет, самозабвенно над ним трудился, а я одним махом взял да и привёл к нулю все его душевные переживания. Памятуя слова известного адвоката, что лучше ничего не сказать, чем сказать ничего, я стал тщательно подбирать слова, чтобы без перегрузки объяснить ситуацию.
- Ну посуди сам, мой святой брат, что подумает обо мне профессиональный оперный композитор, если я, недоучка, припрусь к нему в таком же качестве? Да он просто разговаривать со мной не станет. И правильно сделает. Зачем разговаривать с таким прощелыгой, как Хлестаков? Дай срок... Обещаю тебе: если Евгению Григорьевичу понравятся мои мелкие вещички, то я обязательно покажу ему "Романс Печорина" и расскажу о нашем замысле. Но только потом.
- Нет, ты это сделаешь сейчас!
- Но это невозможно, братец! - я всеми силами пытался сохранить климат "мирного сосуществования". - Нельзя же соваться сразу с оперой, не имея хотя бы законченного среднего музыкального образования. Ты ведь сам знаешь: за моими плечами только периферийная музыкальная школа по классу фортепиано, я не дошёл даже до музыкального училища...
- В общем, так, Наум! - категорически отрезал Володя (когда между нами начинался разлад, то он никогда не называл меня "братом"). - Если ты пойдёшь к Брусиловскому без "Романса Печорина", я замазываю твой портрет. Нину я уже замазал, а теперь замажу тебя. Сейчас осень, хочется сделать осенний пейзаж, а другого холста и подрамника у меня нет. Вот и использую твой портрет.
Я внутренне обмер. От Володи можно было ожидать всё, что угодно, в особенности, когда в его мягких добрых глазах начинали прыгать чёртики. Редко кто их видел, потому что на миру Володя бывал всегда тихим и сдержанным. И только очень близкие ему люди могли знать, на что он способен, если вдруг начнёт упорствовать и доказывать свою правоту.
Оставался последний довод.
- Володя, - сказал я, - но мне нечего нести Брусиловскому, ведь чистовик романса я отдал Мельцанскому, он сейчас репетирует. Не пойду же я с черновыми листочками...
(О, эти времена, когда мы не знали слова "ксерокс"! Сколько у меня погибло нотных рукописей из-за того, что чистовик передавался исполнителю, а сделать для себя чистовую копию, то есть снова часами сидеть и корпеть над нотными листами, просто не было времени и терпения - приходилось сохранять лишь черновики. Именитые композиторы нанимали переписчиков. А бедному студенту что прикажете делать?).
- Прекрасно! - торжественно сказал Володя. - Вот и будет повод создать второй чистовик. А то посуди: во всём мире (он очертил круг в воздухе) существует лишь единственный чистовик "Романса Печорина". Это несправедливо и рискованно. Пусть для страховки существует и второй.
- Сразил! - рассмеялся я. - Мой полемический дар иссяк. Сдаюсь. Буду делать новый чистовик. Но с одним условием. Портрет ты отдашь на хранение тёте Анюте. А то знаю я тебя...
- Пожалуйста, - с рыцарским прямодушием ответствовал Володя, и тут же, как по волшебству, вбежала моя сухонькая юркая тётя (она, оказывается, подслушивала за дверью), схватила картину и быстрым семенящим шагом, почти на цыпочках, скрылась в своей комнате. Позже, вечером, она говорила мне, захлебываясь:
- Мы с Гришей так за тебя переживали, так переживали, а Пиня даже плакал. .. Шуля хотел поговорить с Володей как мужчина с мужчиной, но слава Богу, что всё хорошо кончилось. А портрет пусть хранится у меня. Я завернула его в старое покрывало и заложила за спинку дивана. Зимой или летом поедешь на каникулы в Акмолинск - тогда возьмёшь его с собой, порадуешь папу и маму...
Наконец после двухдневной работы на каких попало лекциях (Володя помогал мне раскладывать черновые листочки, а я, высунув язык, аккуратно заполнял чистые нотные листы) в подлунном мире появился второй чистовик "Романса Печорина". Настала пора идти к Брусиловскому. И тут на меня снова навалилась тоска. Я полностью потерял уверенность в себе, боялся позора и вроде бы уже вообще готов был отказаться от визита к маститому композитору. Стал имитировать недомогание и ссылаться на признаки аппендицита.