|
Книги и работы Романс Печорина
Где уж тут готовиться к коллоквиумам, зачётам, экзаменам? Сколько раз на практических занятиях по диалектическому и историческому материализму совершали бескорыстные подвиги наша первая красавица Ирина Баженова и наша пылкая комсомолка Наташа Капустина! Только начнёт преподаватель иронизировать - дескать, Шафер и Щербаков всегда сидят с умным видом, но ничего умного сказать не желают, - как тут же тянутся вверх руки Иры и Наташи: мы, мы желаем за них сказать что-то умное и интересное... В общем, Володя сбежал в художественное училище и... заканчивал университет уже вместе с моим младшим братом Лазарем. А я... Я до сих пор не перестаю удивляться, каким образом у меня появилась благоприятная отметка "хорошо" по основам марксизма-ленинизма. Вероятно, я умилил преподавателя тем, что тщательно законспектировал сверх программы огромное количество статей товарища Сталина. А конспектировал я их потому, что они были значительно проще и понятней, чем те серьёзные философские трактаты Маркса и Ленина (на "Материализме и эмпириокритицизме" я вообще чуть не свихнулся), которые нам надлежало конспектировать в первую очередь.
... А теперь попробую воскресить в памяти те несколько октябрьских дней 1952 года, в течение которых Володя работал над картиной "Романс Печорина". Ещё раз напомню, что, при всей мягкости своего характера, мой "святой брат" мог проявить чугунное упорство и даже деспотичность в житейских и творческих делах. И - установить строгий режим работы. Едва возвратившись домой с лекций и наскоро пообедав (тут уж взяла над нами шефство Нина Суковач, в чью кассу мы вносили деньги за харчи), сразу же приступали к выполнению величественной программы. Конфликтная ситуация возникла в первый же день.
- Хорошо бы тебя усадить за пианино, - задумчиво сказал Володя, - но у тёти Анюты нет инструмента... Знаешь что? Может, оно и лучше. Садись-ка за стол. Та-а-ак... А теперь разложи перед собой нотные листы и возьми ручку.
- Братец! Я никогда не сочинял музыку за обеденным столом.
- Это неважно... Итак, представь себе, что ты только что прочитал моё стихотворение "Раздумье", оно тебя поразило печоринскими интонациями, ты задумался над нашей судьбой, приподнял голову и стал отрешённо смотреть куда-то вдаль... Та-а-ак... Вот-вот... У тебя возникла музыкальная тема, ты пытаешься её уловить... Замри... Не меняй позы... Я сделаю несколько штрихов... А потом можно будет и разговаривать... минут через пять. Мне это не помешает, даже поможет в работе...
Я честно выдержал пять минут, а потом меня прорвало:
- Ты, святой брат, занимаешься подтасовкой. А меня превращаешь в актёра. Ну как я могу сделать вид, что улавливаю мелодию, когда давно уже её уловил. Причём не за столом, на котором мы только что пообедали, а на лекции по марксизму-ленинизму. А после перемены не вернулся в аудиторию, потому что бегал по этажам, искал коменданта Асю Алексеевну, умолял её открыть актовый зал, чтобы сесть за инструмент и записать мелодию - иначе она улетит, и я её забуду. Всё это происходило на твоих глазах. Ты же сейчас начал фантазировать, как в поэме "Сон маэстро Наума".
- Фантазия - душа творчества, - спокойно ответил Володя, колдуя кистью и исподлобья посматривая на меня. - Не думал, что ты такой безнадёжный натуралист. Хорош бы я был, если бы вздумал нарисовать спины наших девочек, за которыми мы спрятались, и спину Алика, который сидел среди них, как в цветнике. Может быть, и лектора на трибуне надо было прихватить? Сознайся, ты забыл, о чём нам недавно говорила Татьяна Владимировна на лекции о Белинском и Пушкине...
О! Татьяна Владимировна Поссе была для нас человеком из легенды. Дочь знаменитого издателя и редактора Владимира Александровича Поссе, рискнувшего опубликовать в журнале "Жизнь" крамольную "Песню о Буревестнике" Горького, юная курсистка, общавшаяся в начале ХХ-го века не только с Алексеем Максимовичем, но и с Львом Толстым и Владимиром Короленко - этого было достаточно, чтобы мы перед ней благоговели и каждое произнесённое ею слово буквально впитывали в себя. В отличие от Евгении Яковлевны Рубиновой, с театральной экспрессией читавшей нам "зарубежку", Татьяна Владимировна говорила вполголоса, причём сидя, не прибегая ни к каким ораторским приёмам и не стараясь ошеломить нас чем-то необыкновенным. Но необыкновенны были сами её лекции. Она не столько цитировала, сколько пересказывала какой-нибудь теоретический тезис и приближала его к нам в виде бытового открытия... Девочки старательно конспектировали, а мы с Володей, убрав все карандаши, ручки, листочки, просто слушали, подчас толкая друг друга локтем, если нас могла поразить какая-то мысль... Разумеется, Татьяна Владимировна полностью перед нами не раскрывалась, но нам было достаточно и того, что она говорила. В общем, именно к ней можно было отнести ту крылатую мудрость, которую мы усвоили с первого курса: не говори всегда, что знаешь, а знай всегда, что говоришь...
|