|
Книги и работы Романс Печорина
На этом заканчивается первая часть поэмы и начинается вторая - о моих приключениях на Олимпе... И здесь мне хочется сказать вот о чём. Почему в студенческие годы мы с таким азартом втягивались в прошлое, изображая из себя то святых древнерусских старцев, то мифических героев древней Греции, то надменных Печориных Х1Х-го века? Мы тогда не отдавали себе отчёта: вроде бы просто дурачились, потому что бурлила молодая кровь. Теперь я смотрю на это иначе. Это был стихийный неосознанный протест против реальной жизни, в которой мы не находили героев для подражания... Нет, мы хорошо знали героев недавней войны, чтили их (среди студентов были наши старшие товарищи, которые ещё не сняли военные шинели), но в то же время помнили афоризм Лиона Фейхтвангера: "Высшая категория мужества - не военная, а гражданская". До сих пор не могу забыть, как наш сосед по 14-й линии, где мы с Володей снимали квартиру, человек, прошедший всю войну, имевший орден и несколько медалей, стоял навытяжку перед ничтожным управдомом и жалко оправдывался за какой-то пустяк... Не совсем осознавая, что делаем, мы с Володей в принципе занимались аутотренингом, психологически настраивая себя на очищение организма от скверны. Мы пытались вырваться из плена теоретической бессовестности официальных лекторов, стремившихся узаконить догматический произвол в быту. Именно на лекциях по марксизму-ленинизму (хотя их читали и порядочные люди, тоже одурманенные официальными постулатами) выворачивалось наизнанку достоинство свободного человека, о котором когда-то убедительно и красиво писали Маркс, Энгельс, Ленин. Именно на этих лекциях выхолащивалась живая душа учения вышеназванных философов-социалистов, в результате чего студенты должны были преклоняться не перед истиной, в перед буквой. И вот одни покорно склонялись перед реалиями дня, а другие рвались в мифическое прошлое. Два стиля хаотического выживания...
При всём своём миролюбивом характере Володя насытил поэму различными сшибками, громыхающими звуками, сверхэкспрессивными действиями персонажей. А на Олимпе он втянул меня в самую настоящую кутерьму. Подлетевший на крыльях Орфей вручил мне арфу. Мне надлежало сыграть свои мелодии перед всесильным Зевсом, восседавшем на божественном троне:
По струнам тут провёл Наум.
Раздались звуки. Тихо, нежно
Лилась мелодия. Прилежно
Зевс слушал и вдруг стал угрюм.
Лицо его окаменело,
В глазах зажёгся огонёк,
Застыло старческое тело
И только выговорить мог:
"Как чудно!" И опять в мечты,
Всплакнув, могучий погрузился.
Такого чувства, красоты
Никто ещё, как ни трудился,
Не мог достичь. За звуком звуки
Летели. Плакала струна.
Мелькали мастерские руки.
Рыдал беззвучно старина...
Сия идиллия прервалась с приходом жены Зевса - Геры, которую громовержец ласково называл Геруськой. Ну, разумеется, она влюбилась в меня с первого взгляда:
... к нему
Богиня не спеша подходит
И глаз божественных не сводит
С него. А Зевсу своему
Так говорит: "Как он прекрасен!
Как взор его суров и ясен!
Ей-ей, наш гадкий Аполлон
Ногтя его, мой друг, не стоит.
Надеюсь, всё же удостоит
Меня своим вниманьем он".
От неожиданности я упал и набил себе шишку. Что же дальше? А дальше уже пошло невообразимое:
Зевс закричал. Эроты, феи
Слетелись - кружатся, визжат...
У всех от крика вздулись шеи,
И стал Олимп, как мрачный ад.
В безумстве боги суетятся,
Зевс мечет молнии вокруг.
Но вот наш закадычный друг
Вздохнул и начал подниматься,
Потрогал лоб, затем затылок.
"Вот шишки, - шепчет про себя, -
И дёрнул, чёрт возьми меня.
Здесь быть!" - "Мой друг, ты очень пылок!" -
Зевс заворчал. - "Пошёл к чертям.
Ты, престарелая скотина,
Прочь убирайся, образина.
Не то - я всем вам здесь задам!" -
Вскричал Наум. И в злобе дикой
Он арфу чудную схватил
И в громовержца запустил.
Тот на пол:
Потерявшая стыд Гера, вместо того чтобы помочь мужу, ринулась ко мне: На шею бросилась, чарует,
И обнимает, и целует...
Если придерживаться принципа, что каждый должен знать, о чём он говорит, то Володя, выбрав себе тему по душе, к концу поэмы окончательно запутался и уже не знал, о чём говорить дальше и как выпутаться из своего же собственного сюжета. Не сочинять же третью часть о моих приключениях с Геруськой... И он прибегнул к нехитрому приёму:
|