|
Книги и работы Романс Печорина
Дело кончилось тем, что текст для баллады Грушницкого неожиданно написал Алик Устинов, и Володя воспользовался удобным поводом, чтобы обидеться:
- Вот он пусть и пишет либретто, а у меня возникла новая идея: я буду писать поэму о тебе.
- Обо мне?!
- Ну да. Она будет называться "Сон маэстро Наума". Начало уже есть. - И Володя протянул мне несколько смятых листочков. Это были наспех написанные, совершенно не отделанные строки:
Мечтой о жизни утомлён,
Домой Науме возвратился,
В кровать печально опустился
И вдруг увидел вещий сон.
Все композиторы былые
К нему сошлися, как живые.
Со свистом, гиком на метле
Примчался Глинка несравненный,
В свои мечтанья углубленный
Бетховен прибыл. В страшной мгле
Зажглися свечи. Вкруг Наума
Все сели. Моцарт и Гуно
Открыли неспеию. окно,
И всех их омрачила дума...
Для чего я привожу эти строки? Кто-то из нынешних литературных критиков, споря с националистами, изрёк: "Моя родина - язык, а не кровь". Перефразируя эти слова, можно сказать и по-другому: "Моя родина - культура, на которой я духовно созрел". Вдумайся, современный студент, в стихотворные строки студента 50-х годов Владимира Щербакова и попробуй осмыслить, чем ты сегодня живёшь. Передо мной свежий номер популярной студенческой газеты с информацией о рейтинге современных поп-ансамблей и (прошу прощения) певцов: ДДТ, КИШ, БУТУСОВ, КРЕМАТОРИЙ, БУТЧ, НОГУ СВЕЛО, САНСАРА... Господи, Боже мой! Какие там Глинка и Моцарт! Для тебя уже и Елена Камбурова не по зубам, да и Александр Градский скучноват. А Окуджава - тот вообще устарел. Вместе с Высоцким, Галичем, Визбором... А ведь ты не глуп: занимаешься важными экономическими и философскими проблемами, пишешь дипломные работы о Достоевском, Булгакове, Платонове. Как же у тебя совмещается Булгаков с группой "Ногу свело"? Непостижимая тайна начала XXI-го века!
... Но возвращаюсь к длиннющей поэме Владимира Щербакова, которая продолжала создаваться на тех же лекциях по марксизму-ленинизму. Володя писал быстро, без всяких поправок и, не глядя в мою сторону, машинально пододвигал исписанный лист и, пока я его читал, продолжал строчить дальше. Вы думаете, он ограничился перечнем названных композиторов? Ничего подобного! В сюжетное действие втягивались и другие - перечисляю их в порядке появления: Сальери, Гайдн, Верди, Брамс, Шопен, Штраус, Григ, Бах, Чайковский, Даргомыжский, Россини... Конечно, мой "святой брат" не очень-то церемонился в выборе системы образных средств и весьма вольно обращался с классиками, скрывая за внешним панибратством свою глубокую любовь к ним... Например, по сюжету поэмы, почтенный Иоганн Себастьян Бах, потрясённый моим исполнительским искусством... Впрочем, читайте сами:
... Чувство страха
Внезапно охватило Баха.
Растерян он, в глазах безумье...
Он панталоны подтянул
И вдруг без всякого раздумья
В окно, как мальчик, сиганул.
Среди великих покойных композиторов Володя нашёл место для единственного живого классика - Дунаевского, кумира наших студенческих лет, чьи новые кинофильмы мы всегда ожидали с нетерпением и с восторгом на них реагировали, даже если сюжет и режиссура нас не устраивали. Учитывая моё особое пристрастие к творчеству Исаака Осиповича, Володя, конечно же, не поскупился на гиперболические детали:
... И вдруг
Громоподобный трахнул звук,
Безумно завизжал гобой,
И на пороге появился
Сам Дунаевский. Боже мой!
Поднял Наум в волненьи очи,
Не верит сам себе, дрожит,
Глаза горят, как звёзды ночи,
А композитор говорит...
Что же говорил Дунаевский? Он укорял меня в том, что я внёс смятение в семью великих классиков, они не выдержали моих странных звуков и разбежались, набив друг другу шишки. Мне ничего не осталось, как рухнуть на колени перед Дунаевским и раскаяться в своей неосторожности. Живой классик расчувствовался и, позаботившись о моей будущей эволюции, проявил кандальную милость:
"Да встань, Науме, полно, милый!
Тебе ли в полночь слёзы лить?
С такою гениальной силой
Ты вправе на Олимпе быть.
Ну, поднимись!" Дрожат колени...
В висках стучит... Вдруг свет погас,
С ночною мглой смешались тени,
И появился сам Пегас.
Он землю бьёт копытом страстно,
И ржёт, и просит седока.
Вот Дунаевского рука
Берёт за шиворот Наума.
Тот запищал. Но в сей лее миг
Взмахнул крылами конь без шума
И полетел, как в море бриг...
|