|
Книги и работы Наум Шафер. Максим Горький и Павел Васильев
"Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время, как одни порицают хулигана, - другие восхищаются его даровитостью, "широтой натуры", его "кондовой мужицкой силищей" и т. д. Но порицающие ничего не делают для того, чтоб обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать. А те, которые восхищаются талантом П. Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его. Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно "взирают" на порчу литературных нравов, на отравление молодёжи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние "короче воробьиного носа"".
С формальной точки зрения, слова Горького конечно же производят гнетущее впечатление. Но с другой стороны, попробуем себя поставить на место писателя. Он не настолько был хорошо знаком с Павлом Васильевым, чтобы понять эмоциональное состояние поэта, чья душа, как у Есенина, требовала широкого простора, а её, душу, постоянно укладывали в "прокрустово ложе". Бунт Павла Васильева, сопровождаемый, так сказать, "хулиганскими поступками", на самом деле представлял собой отчаянное сопротивление бытовому и социальному догматизму, который нивелировал уникальность человеческой личности. Горькому же докладывали "голые" факты, абсолютно вырванные из контекста вихревого состояния мощной поэтической натуры: кому-то дал в морду, кого-то обозвал "жидом", в кого-то запустил пивную кружку и т. д. и т. п. А подобные факты буквально выводили писателя из себя. С самых ранних детских лет он возненавидел драки, мордобой, сквернословие, которые, с его точки зрения, превращали человека в тупое звероподобное существо. Вид невинно избиенного вызывал у Горького чувство глубокого сострадания и тоскливую боль за его униженное человеческое достоинство. Вот фрагмент воспоминаний писателя о своих молодых годах:
"Для меня жизнь была серьёзной задачей, я слишком много видел, думал, я жил в непрерывной тревоге. В душе моей нестройным хором кричали вопросы...
Однажды на базаре полицейский избил благообразного старика, одноглазого еврея, зато, что еврей, будто бы, украл у торговца пучок хрена. Я встретил старика на улице, - вываленный в пыли, он шёл медленно, с какой-то картинной торжественностью, его большой чёрный глаз строго смотрел в пустое знойное небо, а из разбитого рта по белой длинной бороде текла тонкими струйками кровь, окрашивая серебро волос в яркий пурпур.
Тридцать лет тому назад было это, и я вот сейчас вижу перед собой этот взгляд, устремлённый в небо с безмолвным упрёком, вижу, как дрожат на лице старика серебряные иглы бровей.
Не забываются оскорбления, нанесённые человеку.
И - да не забудутся".
Знаменитая горьковская фраза "Человек - это звучит гордо!" не была пустой декларацией. В ней сконцентрированы его мысли и чувства, связанные прежде всего с размышлениями о русском народе, который он хотел воспринимать как олицетворение духовной силы и красоты, а не как чахлого раба, покорившегося гнёту и насилию и способного лишь на то, чтобы выплёскивать свои эмоции в бурных бытовых драках. Пусть сочтут моё суждение парадоксальным, но, жестоко критикуя Павла Васильева, Горький исходил не просто из абстрактной любви к человеку вообще, а конкретно из любви к самому поэту. Наши васильеведы почему-то постоянно забывают, что именно по рекомендации Горького Павел Васильев был принят в Союз советских писателей. Теперь поставьте себя на место пролетарского писателя, который размышлял примерно в таком роде: я рекомендовал его в Союз писателей, ну а он что вытворяет? Это же элементарная логика, объясняющая моральное состояние человека, оскорблённого в своих лучших чувствах.
Вместо того чтобы разобраться в этих сложных нюансах, мы сосредоточиваемся на глаголе "обеззаразить". Ну а дальше-то, дальше... А дальше: "А те, которые восхищаются талантом П. Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его". Значит, всё-таки перевоспитать?
Не в тюрьму посадить, не к стенке поставить, а пе-ре-вос-пи-тать? Как по-хозяйски писатель оберегал даровитых людей, как страстно он мечтал, чтобы "талант" и "душевная развитость" стали синонимами!
Те, которые особенно рьяно упражняются в "разоблачении" Горького, всегда напирают на то, что писатель, осуждая Васильева за хулиганство, уподобил его фашистам. Но ведь тут опять явное "выдирание" слов Горького из контекста его размышлений. И хотя выше я привёл целиком абзац из "Литературных забав", считаю нужным снова воспроизвести содержание его второй части. Одинаково порицая и тех, кто восхищается поэтом, и тех, кто его осуждает, Горький резюмирует: "Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно "взирают" на порчу литературных нравов, на отравление молодежи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние "короче воробьиного носа"".
|