Было бы глубоко ошибочным сдавать в архив вместе с "цыганщиной" и тех, кто ей служил. Было бы глубоко неверным снимать со счетов исполнительское дарование таких мастеров песенного жанра, как Церетели и Юрьева. Их дарования необходимо направить на службу советской песне. Здесь менее всего уместно заглядывание в "художественную анкету" артиста. Надо этим артистам помочь в репертуаре, взять от их исполнительского дарования все, что может способствовать художественной пропаганде советского песенного творчества"13.
Так есть ли противоречие в процитированном фрагменте? Формально - да. Дунаевский ценит исполнительское мастерство Церетели и Юрьевой, но "забывает", что их талант раскрылся именно благодаря тому жанру, который теперь "сдается в архив". Степень таланта Юрьевой он определяет по единичным примерам, которые менее всего раскрывают ее творческий облик. Однако учитывая, что статья писалась в период определенных перегибов по отношению к нашей бытовой музыке, в период, когда на танцевальных площадках перестали звучать танго и фокстрот, а кое-кто склонен был считать, что пение Марка Бернеса "ничего общего не имеет с нормальным человеческим пением", - защита Дунаевским "отживших" Т. Церетели и И. Юрьевой следует рассматривать как проявление высокой творческой принципиальности и гражданской смелости. Тем более что отдельные вещи из репертуара этих певиц действительно давали повод для обвинения их в художественной неразборчивости (например, шлягер "Саша" из репертуара Юрьевой). И тем более что т е о р е т и ч е с к а я часть отдельных "разносных" выступлений того времени была в известной части справедливой и зоркой: дальнейшее "открытие шлюзов" привело к массовому безголосью на эстраде, к возрождению нэпманских песен (под видом возрождения старинных романсов), к безразборному культу зарубежных ансамблей.
Дунаевский, при всей своей любви к старинному цыганскому романсу, не мог его выбрать для себя в качестве художественного ориентира или объекта для подражания. Это следует подчеркнуть со всей решительностью и в качестве доказательства сослаться на его письмо, где он говорит 6 своей песне "Ой, цветет калина":
"Если бы я дал "Калину" Римскому-Корсакову, то при одинаковом со мной понимании произведения, он в основном сделал бы то же, что и я, превзойдя, конечно, меня в блеске использования тех или иных оркестровых комбинаций. Но ведь учился я по партитурам Римского-Корсакова и Чайковского, а не по клавирам фокстротов и цыганских романсов"14.
Имеет, однако, смысл специально остановиться на романсе Дунаевского "Все, как прежде". Удивительная у него судьба! И соприкасается она с творческой биографией еще одной замечательной цыганской певицы - Екатерины Николаевны Юровской. Вообще из всех других произведений Дунаевского в подобном стиле романс "Все, как прежде" оказался наиболее притягательным для цыганских певцов своим "жесточайшим обаянием", как сказала бы Марина Цветаева, - и вот они его поют уже без малого шесть десятилетий. Но... нет ли здесь ошибки? Этот ли романс звучит столь долгое время в нашем быту?
В поисках истины обратимся к одному из писем Исаака Осиповича, написанных им осенью 1940 года:
"Грампласттрест.
Зав. худ. частью тов. Херсонскому.
В числе пяти пластинок, полученных мной из фонотеки Вашей студии, мне был дан и авторский экземпляр пластинки с записью романса "Все, как прежде" в исполнении Юровской.
Большое наслаждение от остальных четырех пластинок с записями моих последних произведений из кинофильмов было вынуждено уступить место возмущению по поводу совершенно бесцеремонного отношения к автору романса "Всё, как прежде", к замыслу и характеру его произведения. Начнем с того, что на этикетке пластинки указано, что "Всё, как прежде" - старинный романс в обработке И. Дунаевского. Романс этот абсолютно оригинальный, является обычной стилизацией в духе благородного старинного романса и написан мной в 1926 году для пьесы "Вредный элемент" В. Шкваркина, шедшей очень долгое время в Московском театре сатиры. Но дело не только в этом искажении фактов. Гораздо хуже выглядит искажение самого произведения. Я уже не говорю об этом бесконечном приспособлении мелодии романса под привычные для Юровской цыганско-ресторанные штампы, с завываниями и прочими атрибутами "цыганского" пения. Мелодия просто, мягко выражаясь, обработана Юровской, очевидно, в расчете на то, что у этой мелодии автора нет. Но так как моя фамилия стоит на этикетке, то, естественно, я заинтересован в том, чтобы мое произведение, каково бы оно ни было, а тем паче произведение такого жанра, вынутое из драматургического окружения, было надлежащим образом и в духе произведения строго и благородно исполнено по тем нотам, какие автором были написаны, и в том ритме, какой существует у автора. Я понимаю, что Студия была введена в заблуждение, не имея самого произведения в подлинном виде, но учитывая, что пластинка, несомненно, в таком виде набрасывает тень на мою музыкальную репутацию, я категорически настаиваю на изъятии этой пластин.
Рассчитывая на Ваше полное понимание моего положения, я надеюсь, что моя просьба к Студии вполне законна и потому будет выполнена без промедления.