Михаил Булгаков. Оперные либретто.

Н.Шафер. Рашель (комментарии к либретто)

Чем же объяснить, что Булгаков не разделил иронии французского писателя ни по отношению к крестьянам, ни по отношению к священнику? Либретто предназначалось для советской сцены, где представители народа (в данном случае крестьяне) не могли быть объектом сатиры. Здесь сказались давние традиции русского оперного театра, связанного с передовыми устремлениями нашего общества. В лучших русских операх - "Иван Сусанин" ("Жизнь за царя"), "Хованщина", "Князь Игорь" - народ был олицетворением истинного патриотизма, упорства, самоотверженности и героизма. Кроме того, Булгаков ещё не успел остынуть после напряжённой совместной работы с композитором Б.В.Асафьевым над патриотической оперой "Минин и Пожарский"... Что же касается Шантавуана, то изобразить священника в карикатурном виде просто противоречило нравственным принципам писателя.

Но Булгаков не был бы Булгаковым, если бы полностью игнорировал иронический настрой рассказа Мопассана. Насмешливый тон французского писателя по отношению к священнику и крестьянам он трансформировал в пародийный "патриотический" хор руанских проституток:

Охотно мы торгуем телом,
Но продаём его своим.
И мы считаем гнусным делом
Отдать его врагам. Мы не хотим! Мы не хотим!

Трудно представить себе более действенный приём, при помощи которого можно было бы с таким же остроумным озорством обнажить подлинную сущность балаганного патриотизма. Между тем в рассказе "Мадмуазель Фифи" проститутки и не думали прикидываться патриотками. "Они не заставили себя просить, - пишет Мопассан, - зная наперёд, что им хорошо заплатят; за три месяца они успели познакомиться с пруссаками и примирились с ними, как и с положением вещей вообще. "Этого требует наше ремесло", - убеждали они себя по дороге, без сомнения стараясь заглушить тайные укоры каких-то остатков совести" (с.12).

Булгакова не совсем устраивала подобная характеристика жалких девиц. Либреттист занял иную позицию: ему важно было показать социальную атмосферу, нравственно уродующую человеческую личность. Поэтому он вводит сцену в публичном доме, отсутствующую в рассказе "Мадмуазель Фифи". После вышеприведённого хора проституток следует гневная реплика мадам Телье (её имя Булгаков заимствовал из рассказа Мопассана "Заведение госпожи Телье", но характер и поступки этого персонажа полностью придумал сам): "Довольно глупостей! Не забываться! Вам захотелось на тротуар? В порту матросам продаваться? Молчать!"

Такова творческая переработка мотива поведения девиц. И теперь они едут к пруссакам не потому, что это - "их ремесло", а потому, что они оказались перед угрозой быть вышвырнутыми на панель.

Но главные сюжетные изменения связаны в первую очередь с образом центральной героини - Рашелью. У Мопассана Рашель вначале ничем не отличается от остальных проституток - разве что своим еврейским происхождением, да и то, как замечает писатель, у неё вздёрнутый носик, "не подтверждающий правила о том, что все евреи горбоносы" (с.13). Убийство прусского офицера выглядит в рассказе несколько неожиданным: участвуя в кутеже и опьянев вместе со всеми, Рашель вдруг затевает спор с Эйриком о национальном достоинстве французов, и, когда тот, ударив её по щеке, хочет повторить пощёчину, она хватает со стола десертный ножик и всаживает его немцу в горло.

Ничто у Мопассана не предвещает подобного поступка - у него нет ни одного эпизода, который свидетельствовал бы о нестандартности Рашели, о её каких-то особых качествах. Булгакова же прежде всего интересует духовный барометр продажной женщины, оказавшейся способной на подвиг. Поэтому он придумывает большую сцену в публичном доме, чтобы читатель и будущий слушатель имели возможность познакомиться с незаурядной личностью на фоне её примитивных и безликих подруг. В отличие от легкомысленных подруг, темпераментная центральная героиня предстаёт в этой сцене как единственно живое существо, страдающее от сознания своего падения. В смрадной обстановке публичного дома она не потеряла способности любить по-настоящему. Её избранник - бедный студент Люсьен (образ, целиком вымышленный Булгаковым), которого она любит с материнской нежностью, может быть, чуть сентиментально. Люсьен умоляет её покинуть публичный дом и уйти с ним, но Рашель не может построить своё счастье на позоре любимого человека. Кроме того, она не уверена, что её возлюбленный сумеет выдержать испытание, которым он подвергает сам себя: "Настанет срок, ужасный срок, когда, не выдержав мучений, в порыве злобы, раздраженья ты кинешь мне в лицо язвительный упрёк. Ты попрекнёшь меня ужасным, позорным прошлым ремеслом! Нет, нет, Люсьен, мой мальчик нежный, я не войду, я не войду в твой дом!" Услышать от любимого человека (пусть оторванного от реальной действительности) упрёк за прошлое - горше, чем пребывание в публичном доме. Такой гордой и прекрасной Рашели нет в рассказе Мопассана. В соответствии с подобным построением образа драматический конфликт у Булгакова разрешается более логично, чем у Мопассана: если в рассказе Рашель уходит из публичного дома к безымянному "одному патриоту", восхитившемуся её подвигом, то в либретто она уходит к Люсьену, то есть к человеку, который с достоинством и болью любил её до совершения этого подвига.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter