|
Книги и работы Наум Шафер. История моих псевдонимов
- Слушай, Наум: если не возьмёшь, тогда я тут же отнесу все тома в букинистический отдел. Ты забыл, что магазин находится здесь яке, в твоём доме, на первом этаже?
- Ну раз ты мне ставишь ультиматум, то и я поступлю тоже так. Книги оставь у меня, но с условием, что я за них доплачу. Та сумма, которую ты у меня занял, составляет лишь половину стоимости этого издания. Если не согласен, то уходи вместе с книгами.
- Согласен, согласен!
Так перекочевало ко мне сытинское посмертное издание Льва Толстого. Учитывая, что в него вошли трактаты морально-религиозного характера, которые, как правило, отсутствовали в советских изданиях, я, отложив в сторону другое чтение, тут же принялся их изучать. И поразился тому, что многие страницы были испорчены подчёркиваниями и заметками на полях, сделанными красным карандашом. Педантичный книголюб, я почувствовал, что у меня накапливается раздражение против Сергея: как, мол, у него поднялась рука, чтобы бестрепетно портить страницы раритетного издания? А пометки на полях были подчас самонадеянными и бестактными: "Неверно!", "Примитивно!", "Галиматья!" и даже "Херня!"... Это теперь я понимаю, что, борясь за выживание, Сергей категорически отвергал любые непротивленческие сентенции и, сражаясь с великаном, прочней чувствовал почву под собственными ногами. А тогда... Тогда я пытался вытравить все эти пометки особым раствором или при помощи резинки и лезвия для бритья, но скоро понял, что своими действиями окончательно испорчу драгоценные страницы. И тогда я принял иезуитское решение - в один из наиболее испещрённых томов вложил листочек с одной-единственной фразой: "Пометки на полях принадлежат С.А.Музалевскому". Не скрою, что здесь меня одолело элементарное малодушие: я просто побоялся, что тот, к кому после меня попадёт сытинское издание, решит, что пометки принадлежат мне. Потом понял, что вкладыш может сильно повредить репутации Сергея. И я решил спрятать этот том. Да так спрятал, что до сих пор не могу его найти...
Но в других томах попадались страницы, которые вызывали у Сергея одобрение и, пожалуй, восхищение. И здесь он выражал своё полное согласие со Львом Николаевичем. Это касалось прежде всего рассуждений писателя о любви, браке, семейной жизни. Например:
"Страсть, источник величайших бедствий, мы не то что унижаем, умеряем, а разжигаем всеми средствами, а потом жалуемся, что страдаем".
Строчки обведены полукругом, а на полях написано: "Верно!"
И буквально после этого у Толстого следует:
"Женщина, наряжаясь, сама на себя разгорается похотью. Наряжая других даже, она живёт воображением в похоти. От этого-то наряды так властны над женщинами".
Фраза отчёркнута на полях, а рядом запечатлено растерянное замечание Сергея: "Гм!"
Но в этих двух буквах - не только растерянность. Здесь и недоумение, и неожиданное открытие, и подспудное торжество по поводу того, что великий писатель наконец-то вывел на чистую воду весь женский род.
Пометки делались Музалевским в первой половине 1970-х годов. Тогда
никому ещё в голову не приходило, что Советский Союз рухнет и на смену ему грянет эпоха дикого капитализма - с культом доллара и чувственного наслаждения, с открытой пропагандой секса в средствах массовой информации, с тенденцией понижения уникальных качеств человеческой души, с упорным вдалбливанием эгоистических представлений о сытой и роскошной жизни взамен "глупых" мечтаний об осуществлении романтических идеалов путём постоянного духовного совершенствования. Как бы предвидя наступление подобного времени и уже распознавая некоторые симптомы в сегодняшней жизни, Сергей отчёркивает следующий абзац у Толстого:
"Вы спрашиваете: какое средство для борьбы со страстью? В числе маленьких средств, вроде труда, поста, самое действенное средство есть бедность, неимение денег, внешний вид нищеты, - такое положение, при котором очевидно, что ты не можешь быть привлекателен для никакой женщины. Главное же и единственное средство, которое я знаю, есть неустанность борьбы, сознание того, что борьба не есть случайное, временное состояние, а постоянное, незаменимое условие жизни".
Прочитав это подчёркнутое место, я понял, почему однажды Сергей сказал (ещё задолго до эпопеи с книгами):
- Ты знаешь, Наум, я серьёзно задумался над примитивной фразой Мао Цзедуна: "Бедность - это хорошо!" Ведь мы с тобой романтики именно потому, что у нас пустые карманы. При набитых же кошельках исчезают все идеалы - начинаешь думать, как бы получить побольше удовольствий при помощи шальных денег. Сам понимаешь, до чего можно докатиться... - Он помолчал, потом добавил шёпотом: - Тогда зачем же мы стремимся к всеобщему изобилию, то есть к коммунизму? Ведь если мы его и достигнем, то превратимся в свиней...
|