Наум Шафер. День Брусиловского

Лев Квитко и "Две ласточки"

- Я попытался вспомнить вокальное вступление к балету "Бахчисарайский фонтан".

- То есть романс на пушкинские стихи о Бахчисарайском фонтане?

- Да. Мне казалось, что я его запомнил.

- Вот видите. Вы даже романс не смогли воспроизвести. При всей вашей хорошей музыкальной памяти.

- Евгений Григорьевич, но почему же балеты Асафьева пользуются таким большим успехом у публики?

- Милейший и наивнейший Шафер, мне даже неловко объяснять вам такие примитивные вещи. Тут всё дело в хореографии и в талантливых исполнителях балетных номеров. Музыка Асафьева хорошо воспринимается комплексно: происходит стихийное углубление правдивости чувств. А отдельно - никак. Вот вы коллекционируете пластинки. Среди них есть балетная музыка?

- Да сколько угодно.

- Назовите авторов.

- Пожалуйста: Глинка, Чайковский, Глазунов, Глиэр, Дриго, Адан, Делиб...

- Остановитесь, ради Бога. А есть у вас хоть одна пластинка Асафьева?

- Н-нет,- рассмеялся я.

- Вот видите! Такие пластинки не записываются и не выпускаются в свет. Какой же дурак сядет у патефона, чтобы послушать музыку Асафьева? Нормальный меломан будет слушать Чайковского, Глиэра, Делиба... Их музыка живёт вне зависимости от спектакля. А музыка Асафьева - только в хорошо поставленном балетном спектакле. Ну - уразумели наконец?

Мне нечего было ответить, и я снова заговорил о "Двух ласточках":

- Евгений Григорьевич, мне всё-таки интересно, какие еврейские интонации обнаружил Борис Григорьевич в вашем казахском романсе. Простите меня за нетактичность, но намекните хотя бы...

- И не подумаю. Вот вы меня пытались убедить, что в вашем "Тарбуте" учились нормальные дети. Если это так, то подтвердите ещё раз. Тем более, что вы там разучивали еврейские песни. Поскольку у вас появились музыковедческие замашки, то разрешаю вам, когда придёте домой, расчленить мой бедный романс на отдельные фразы, хотя я не люблю такие штуки по отношению к моей музыке, поскольку там всё крепко скрещено. А в следующий понедельник доложите о своём открытии. Только не забудьте про Грушницкого. До свиданья и будьте здоровы!

Я вышел на улицу и остановился спиной к подъезду. Меня раздирало любопытство... Мучиться целую неделю? Нет, это невозможно, не вытерплю! Эти "Две ласточки" вошли в мою плоть и кровь. Ну просто жить без них не могу - как без "Серенады" Шуберта и "Сердца" Дунаевского. Какие ж еврейские интонации - смешно даже подумать! Что я - не знаю еврейских песен, что ли? А тут Ерзакович обнаружил даже не интонации, а целую музыкальную фразу... Абсурд! Нет, надо разобраться, сейчас, здесь, на этом самом месте, где стоит Дом создателя гениальной музыки.

И я, не обращая внимания на прохожих (благо в этом нелюдном месте они были редки), стал тихо и очень-очень медленно напевать:

Двум ласточкам из-за морей
Пора лететь в свою страну...

Что за наваждение! Меня тут же охватило трепетное состояние: так бывало каждый раз, когда я слушал или сам начинал напевать эту чудо-мелодию... Какое обилие и многообразие чувств! При повествовательном характере зачина - сразу же погружаешься в нечто прекрасное и возвышенное.

Им очень хочется скорей
Встречать на родине весну.

Как будто мимо трогательно одинокого деревца, стоящего на невысоком берегу, протекает спокойная речка, ласково приветствующая его своим тихим журчанием... Ну что здесь еврейского? Ровным счётом - ничего.

Через моря, взмахнув крылом,
Они пустились налегке...

Чувствую, как глаза мои наполняются слезами... Импульсивное развитие лирического настроя захватывает дыхание... Слышу призывный клич к романтическому дальнему полёту, обновляющему душу... Что сулит этот полёт: мир, счастье, борьбу? Я вновь во власти романтической неизвестности, за которой скрываются всё-таки добро и красота! И кто-то невидимый разделяет со мной общность чувств.

И песню весело вдвоём…

Тут как будто подо мной заколебалась почва... Как при ускоренном движении киноленты в обратную сторону, передо мной замелькали бессарабские картинки: учительница Каминкер, дирижирующая детским хором в "Тарбуте", бабушка Инда, напевающая у моего изголовья колыбельную, наш сосед Ицик Чернобельский, совершающий у открытого окна вечернюю молитву...Память отчаянно пробивалась к чему-то главному и существенному... Есть! Нашёл! Театр Якубовича!

Актёров подобного театра Шолом-Алейхем называл "блуждающими звёздами". Группа еврейских самородков, подобно цыганам, кочевала по маленькой Бессарабии, давая спектакли не только в Кишинёве, где эстетствующие театралы их не особенно жаловали, а в небольших предместьях и городках, где евреи сами себя заточили в "черту оседлости". Труппа Якубовича неоднократно гастролировала и в Леово. Репертуар был далеко не классический: или чувствительная сентиментальная история, или лёгкая комедия с пением и танцами. Но всё разыгрывалось с душой - щедро, талантливо, зрелищно.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter