Наум Шафер. День Брусиловского

Лев Квитко и "Две ласточки"

Следующие дни опять-таки сместились в памяти и потеряли свою хронологическую точность. Экзамены, консультации, многочасовые сидения в публичной библиотеке... И, разумеется, бесконечные пересуды о "деле врачей" - в университете, в курилке Публички, на улице в очередях за хлебом и колбасой...

Помню, что с нетерпением ждал назначенного Брусиловским долгожданного понедельника - 19 января. Интересно, как он отреагировал на эти события? И что он может сказать по поводу того, что среди "отравителей" затесалось имя Михоэлса?

15-го или 16-го января я снова заглянул в "чеховку" к Берте Яковлевне. Приложив палец к губам, она подала мне книгу, завернутую в газетный лист:

- Это детские стихи, но они помогут вам отвлечься от тяжёлых дум и отогреют душу. Читайте не на виду у всех. Выберите свободный столик. Через два часа вернёте. Книга из моей личной библиотеки, унесу её снова домой.

Я уселся за свободный стол и развернул газету. Боже! Жёлтенький томик Льва Квитко, издательство "Дер эмес", 1948-ой год. Именно такая книга осталась у меня в Акмолинске на попечении Лазаря. Надо же: от грубой прозы жизни неожиданно перешёл к чудесной поэзии. Ощущение, что встретился с чем-то родным и близким. И хотя почти половину стихов я помнил наизусть, но принялся жадно перелистывать и перечитывать знакомые до боли строки. И неожиданно затосковал по нашему саманному постоялому дворику. Захотелось, как маленькому, к маме и папе. Как они там? Мама, бедняжка, всё хворает и хворает: сердце, почки, высокое давление... А папа, пожалуй, может и спиться. Председательская чехарда в колхозе "Новый быт" пагубным образом отражается на быте постоялого двора: каждого надо угощать водкой и при этом обязательно "составлять компанию". Вместо Петра Ивановича Решетникова с его неизменным тостом "Выпьем, с нами Бог и два еврея" (откуда взялся второй еврей, кроме папы, никто понять не мог), появился бывший комендант спецпереселенцев, которого запросто называли Захарычем и который перещеголял предыдущего председателя по части выпивки. Кроме того, я неоднократно заставал своего папу в обществе колхозных шоферов за распитием очередной бутылки - по случаю какой-то благополучной сделки. Папа мой занимал должность колхозного экспедитора и всеми правдами и неправдами добывал для колхоза бензин, чтобы два потрёпанных трактора работали бесперебойно. Расчувствовавшись и хорошо "нагрузившись", Захарыч мог произнести тост: "Выпьем за Григория Лазаревича, за его еврейскую пронырливость, от него зависит судьба урожая!" И папа, в знак признательности, тоже "нагружался". Тётя Ента, папина сестра, говорила по этому поводу: "А ид а шикер" ("Еврей-пьянчужка"). Слава Богу, как только закончилась папина колхозная эпопея, он больше никогда не притрагивался к спиртному, но здоровью своему всё же успел навредить.

Ой, как захотелось домой - к маме, папе, Лазарю... Я перелистывал книгу Квитко, и тоска моя усиливалась. Вместе с тем наступало просветление и успокоение. Нужно сказать, что еврейскому поэту посчастливилось с русскими переводчиками, которые сумели донести до читателя музыку его стихов. И я беспрерывно повторял:

Какое это чудо -
Земля животворящая моя!

Да, сквозь все горести и ненастья всё-таки пробивается живая жизнь, и она окрыляет твою душу, насыщая её здоровым оптимизмом. И пусть "тревога сердце залила волною", пусть симпатичного поросёночка холят, ласкают, откармливают, чтобы потом заколоть и съесть, - всё равно над нами господствует умильная непосредственность:

Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Мы их не обидим:
Поглядим и выйдем!

Надо же! У еврейского поэта неоднократно обыгрывается "свинячья тема", причём в самых светлых красках, несмотря на то, что у его сородичей, как и у мусульман, свинья считается нечестивым животным. Кроме того, привлекает принципиальный интернационализм автора в выборе своих героев:

В селе татарском, далеко,
Девчонка маленькая есть,
Забавница, вертушечка -
Ахахи-хохотушечка,
Ей скоро будет шесть.

И - бурное восприятие советской действительности, которая освободила евреев от "черты оседлости" и наделила их новым радостным мироощущением:

Мы солнцу поём, что сияет для нас,
Траве, что так бурно растёт по весне,
Пчеле, что в заботах о завтрашнем дне
Сегодня хлопочет, над липой кружась.

А вот: не хотите ли? -

Товарищ Ворошилов,
А если на войне
Погибнет брат мой милый,
Пиши скорее мне.

Товарищ Ворошилов,
Я быстро подрасту
И стану вместо брата
С винтовкой на посту.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter