Как хотите, это уже была разрядка, и мы довольно быстро оказались у строения с двойным адресом: со стороны проспекта Сталина это был дом N 120, а со стороны Шевченко - дом N 44, корпус N 2.
- Хорошо, что и там и тут - пятнадцатая квартира, - философски изрёк Володя. - Иначе оказались бы мы с тобой перед загадкой Сфинкса... Так. Раньше времени приходить неудобно. У нас в запасе почти пятнадцать минут - как номер квартиры Брусиловского. Ты меня опять начнёшь дёргать. Но я этого не допущу. Будем говорить о постороннем. Я как-то сочинил про нашу русичку Григорьеву частушку. Может быть, ты музыку напишешь? Слушай:
Роясь в рухляди архивной, Громко чихая в пыли. Три профессора наивных Там Григорьеву нашли...
- Братец! - искренне удивился я. - Зачем ты обидел эту добрую старушку? Она же не виновата, что не умеет читать, как Зенина. А на экзаменах она очень добрая и никому не ставит троек.
- Твоя правда, - тихо ответил Володя, и в этот момент он не только внешне, но и внутренне излучал какое-то обаяние. Как мне нравилось его лицо в подобные минуты! Оно удивительно светлело, а задумчивые глаза, устремлённые вдаль, покрывались нежной дымкой.
- Ты знаешь, братец, - продолжал он, когда она убедилась, что я затрудняюсь охарактеризовать стиль купеческих грамот начала XVIII века, то вдруг стала спрашивать о моих родителях, сестре, поинтересовалась, каких писателей я люблю, поставила четвёрку и отпустила с миром.
- Вот видишь! - с торжеством воскликнул я.
- Ну я же не спорю, когда ты прав, - ответил Володя и тут же встрепенулся. - А у меня есть и другие куплеты, только не посчитай их странными или искусственными. Может быть, ты именно к ним и придумаешь мелодию? Слушай:
За лесами, за морями. За высокими горами, Средь бесчисленных идей Затерялся Фарадей...
Куплетов было достаточно много...
- Что это, братец, тебя занесло в физику? - снова удивился я.
- А это я ещё в школе сочинил - разумеется, на уроках физики. И до сих пор мурлыкаю на разные мотивчики, когда сижу за мольбертом. А мне нужна стабильная мелодия. Сочини, братец!
- Но меня эта тема не вдохновляет.
- Пусть не вдохновляет. А ты просто возьми и сочини.
- Не хочу!
- А я прошу!
- Отстань!
- Ну что тебе стоит?
- Братец! Мы какой разговор затеяли у дома Брусиловского?
- И в самом деле! - Володя схватил меня за левую руку, посмотрел на часы (своих у него не было) и ахнул: - Святыня! Мы опоздали почти на десять минут!
Не отпуская руки, он поволок меня в подъезд, потащил по ступеням, довёл до двери, на которой красовалась цифра 15, нажал на кнопку звонка и ринулся вниз.
Всё, что произошло дальше, пригодилось бы для свежего водевильного сюжета.
Внизу Володя остановился и стал ждать. Я сделал было движение в сторону, но увидел поднятый кулак и услышал страшный шёпот:
- Стой на месте! Сейчас перед тобой возникнет Бог!
Звякнула щеколда, открылась дверь... Бог стоял в полосатой пижаме и домашних тапочках. Смотря куда-то мимо меня, он спросил с лёгким заиканием
- Эт-то кто там внизу мелькнул, как м-метеор?
- Да это тот, кто попросил, чтобы я вам показал вот...
- Вот эт-то самое? - Бог взял ноты. - Из о-о-оперы?
- Это не я, это он хотел...
- Вот тот высокий? В коричневой в-вельветке?
- Да.
- А с-сами вы ничего не хотели?
- Нет.
- Х-хотел только он?
- Да.
- Вот тот высокий, с пышной ше-шевелюрой?
- Да.
- И вы его послушались?
- Да.
- Того самого, который исчез, как м-метеор?
- Да.
- И у которого пышная ше-шевелюра?
- Да.
- А не т-такая, как у нас с вами?
- Не такая, - по-дурацки подтвердил я и, кажется, вроде бы умудрился при этом кивнуть головой.
- А он, значит, к этому о-оперному романсу не имеет абсолютно никакого отношения?
- Абсолютно никакого... Ой, извините, пожалуйста, он - автор слов.
- С-слава Богу! - широко выдохнул Бог. - Наконец-то появились зачатки элементарной логики. Ведь не может же быть того, чего быть не может? Так?
- Так! - либерально подтвердил я, ничего не поняв.
- Я оч-чень ценю точность и обязательность в быту и хочу поблагодарить вас, что вы пришли в точно назначенное время: минута в минуту. Вместе с тем прошу простить мою невежливость по отношению к в-вам.
- Да что вы!?
- Д-да. Я п-проявил невежливость. Вы х-хотели поздороваться, а я отвлёк вас.
... Здесь я прерываю свой рассказ, потому что дальше уже началась новая для меня эпоха. О том, как в течение полутора лет, один раз в неделю, я приходил к Брусиловскому со своими нотными рукописями, о его удивительно тонком и "тихом" юморе, о том, как он придумал для меня композиторский псевдоним "Нами Гитин", о том, как он горячо поверил в меня, а потом разочаровался… Об этом пойдёт речь в следующих главах этой книги! А сейчас скажу лишь одно: расставшись со своим учителем, я никогда не терял ощущения его постоянного присутствия в моей жизни...
***
Прошло полвека после всего того, о чём я сейчас рассказал. Наши пути - Володи и мои - то сходились, то расходились. Я полностью переключился на филологию, музыковедение, коллекционирование пластинок, но время от времени возвращался к своему композиторскому архиву, систематизировал его и, как ни странно, добавлял что-то новое. В последние годы вышли в свет несколько лазерных дисков с моей музыкой. Один из них называется "Романс Печорина": помимо прочего, там представлены фрагменты из моей юношеской оперы в исполнении солистов Астанинской филармонии. На вкладыше репродуцирован портрет, который сотворил Володя в далёкие пятидесятые годы. Он успел увидеть этот диск, но не успел послушать...
А сам портрет (правда, немного потускневший от времени) висит на видном месте в моём доме. И когда кто-нибудь из знакомых спрашивает, какой именно момент из моей жизни запечатлел художник, я отвечаю:
- Владимир Щербаков запечатлел момент, когда я только что прочитал его стихотворение "Раздумье" и мне пришла в голову мысль трансформировать его в "Романс Печорина" для нашей будущей оперы.
Я бессовестно вру. Ведь эта мысль пришла мне в голову на лекции по марксизму-ленинизму. И музыкальная тема возникла на этой же лекции. Но вот парадокс: я искренне верю в то, что говорю. И с каждым годом во мне всё больше и больше крепнет ощущение: это было именно так, как нарисовал Володя...