Наум Шафер. День Брусиловского

Романс Печорина

Я честно выдержал пять минут, а потом меня прорвало:

- Ты, святой брат, занимаешься подтасовкой. А меня превращаешь в актёра. Ну как я могу сделать вид, что улавливаю мелодию, когда давно уже её уловил. Причём не за столом, на котором мы только что пообедали, а на лекции по марксизму-ленинизму. А после перемены не вернулся в аудиторию, потому что бегал по этажам, искал коменданта Асю Алексеевну, умолял её открыть актовый зал, чтобы сесть за инструмент и записать мелодию - иначе она улетит, и я её забуду. Всё это происходило на твоих глазах. Ты же сейчас начал фантазировать, как в поэме "Сон маэстро Наума".

- Фантазия - душа творчества, - спокойно ответил Володя, колдуя кистью и исподлобья посматривая на меня. - Не думал, что ты такой безнадежный натуралист. Хорош бы я был, если бы вздумал нарисовать спины наших девочек, за которыми мы спрятались, и спину Алика, который сидел среди них, как в цветнике. Может быть, и лектора на трибуне надо было прихватить? Сознайся, ты забыл, о чём нам недавно говорила Татьяна Владимировна на лекции о Белинском и Пушкине...

О! Татьяна Владимировна Поссе была для нас человеком из легенды. Дочь знаменитого издателя и редактора Владимира Александровича Поссе, рискнувшего опубликовать в журнале "Жизнь" крамольную "Песню о Буревестнике" Горького, юная курсистка, общавшаяся в начале ХХ-го века не только с Алексеем Максимовичем, но и с Львом Толстым и Владимиром Короленко - этого было достаточно, чтобы мы перед ней благоговели и каждое произнесённое ею слово буквально впитывали в себя. В отличие от Евгении Яковлевны Рубиновой, с театральной экспрессией читавшей нам "зарубежку", Татьяна Владимировна говорила вполголоса, причём сидя, не прибегая ни к каким ораторским приёмам и не стараясь ошеломить нас чем-то необыкновенным. Но необыкновенны были сами её лекции. Она не столько цитировала, сколько пересказывала какой-нибудь теоретический тезис и приближала его к нам в виде бытового открытия... Девочки старательно конспектировали, а мы с Володей, убрав все карандаши, ручки, листочки, просто слушали, подчас толкая друг друга локтем, если нас могла поразить какая-то мысль... Разумеется, Татьяна Владимировна полностью перед нами не раскрывалась, но нам было достаточно и того, что она говорила. В общем, именно к ней можно было отнести ту крылатую мудрость, которую мы усвоили с первого курса: не говори всегда, что знаешь, а знай всегда, что говоришь...

- Так вот, напоминаю тебе, - продолжал Володя, размешивая краски, - Татьяна Владимировна нам втолковывала, что слепое преклонение перед фактами уничтожает идею творческого замысла, уводит от основной магистрали. Так считал Белинский. В художественном вымысле подчас заключается больше правды, чем в реальных фактах. Потому что в нём есть компоненты обобщения. Это ведь азбучная истина, товарищ филолог. Я тебя, братец, не фотографирую на лекции по марксизму-ленинизму, а создаю твой композиторский портрет. Понял? Давай поспорим: пройдёт много лет, ты будешь вспоминать нашу студенческую юность, покажешь внукам этот портрет и с невиннейшим видом прокомментируешь - дескать, вот как я сочинял романс Печорина...

После каждого сеанса Володя завешивал полотенцами то, что успел "наработать", разжигая моё неудовлетворённое любопытство.

- Увидишь, когда закончу полностью!

- А вот когда ты рисовал Нину, то позволял мне следить за каждым движением кисти.

- Здрасьте. Так я же рисовал не тебя, а её. Ей я тоже не показал, пока не закончил. Да что об этом говорить! Картина ведь больше не существует...

Да, здесь сказалась ещё одна черта характера Володи. Он был необыкновенно тихим и застенчивым человеком, но мог вспылить - и в порыве негодования совершить непоправимый поступок. Так, разозлившись однажды на Нину, нашу "воительницу и хранительницу", он замазал очередным пейзажем её великолепный портрет во весь рост... До сих пор жив в моей памяти этот погибший портрет: Нина, высокая и стройная (хотя чуть горбилась), в чёрном пальто и чёрной шапочке, оттеняющих её огненно-рыжие волосы... Грубоватая, но очень точная игра красок свидетельствовала о необычайно ясном видении Володи. Вернее, несмотря на грубоватость. Потому что, как правило, "игра" у него отличалась нежными оттенками.

К этому времени мы обзавелись чудесным камышовым котёнком, которого Володя окрестил Швандей. Почему он выбрал такое необычное имя? Дело в том, что наш курс совершил культпоход в драматический театр на "Любовь Яровую" К. Тренёва. Редкий случай, когда моего святого "брата" удалось уговорить пойти куда-то всем гуртом... Домой он вернулся расстроенный. И сразу же стал ворчать, бессмысленно двигаясь по комнате из угла в угол:

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter