Наум Шафер. День Брусиловского

Романс Печорина

Для чего я привожу эти строки? Кто-то из нынешних литературных критиков, споря с националистами, изрёк: "Моя родина - язык, а не кровь". Перефразируя эти слова, можно сказать и по-другому: "Моя родина - культура, на которой я духовно созрел". Вдумайся, современный студент, в стихотворные строки студента 50-х годов Владимира Щербакова и попробуй осмыслить, чем ты сегодня живёшь.

Передо мной свежий номер популярной студенческой газеты с информацией о рейтинге современных поп-ансамблей и (прошу прощения) певцов: ДЦТ, КИШ, БУТУСОВ, КРЕМАТОРИЙ, БУТЧ, НОГУ СВЕЛО, САНСАРА... Господи, Боже мой! Какие там Глинка и Моцарт! Для тебя уже и Елена Камбурова не по зубам, да и Александр Градский скучноват. А Окуджава - тот вообще устарел. Вместе с Высоцким, Галичем, Визбором... А ведь ты не глуп: занимаешься важными экономическими и философскими проблемами, пишешь дипломные работы о Достоевском, Булгакове, Платонове. Как же у тебя совмещается Булгаков с группой "Ногу свело"? Непостижимая тайна начала ХХІ-го века!

... Но возвращаюсь к длиннющей поэме Владимира Щербакова, которая продолжала создаваться на тех же лекциях по марксизму-ленинизму. Володя писал быстро, без всяких поправок и, не глядя в мою сторону, машинально пододвигал исписанный лист и, пока я его читал, продолжал строчить дальше. Вы думаете, он ограничился перечнем названных композиторов? Ничего подобного! В сюжетное действие втягивались и другие - перечисляю их в порядке появления: Сальери, Гайдн, Верди, Брамс, Шопен, Штраус, Григ, Бах, Чайковский, Даргомыжский, Россини... Конечно, мой "святой брат" не очень-то церемонился в выборе системы образных средств и весьма вольно обращался с классиками, скрывая за внешним панибратством свою глубокую любовь к ним... Например, по сюжету поэмы, почтенный Иоганн Себастьян Бах, потрясённый моим исполнительским искусством... Впрочем, читайте сами:

... Чувство страха
Внезапно охватило Баха
Растерян он, в глазах безумье...
Он панталоны подтянул
И вдруг без всякого раздумья
В окно, как мальчик, сиганул

Среди великих покойных композиторов Володя нашёл место для единственного живого классика - Дунаевского, кумира наших студенческих лет, чьи новые кинофильмы мы всегда ожидали с нетерпением и с восторгом на них реагировали, даже если сюжет и режиссура нас не устраивали. Учитывая моё особое пристрастие к творчеству Исаака Осиповича, Володя, конечно же, не поскупился на гиперболические детали:

... И вдруг
Громоподобный трахнул звук,
Безумно завизжал гобой,
И на пороге появился
Сам Дунаевский. Боже мой!
Поднял Наум в волненье очи,
Не верит сам себе, дрожит,
Глаза горят, как звёзды ночи,
А композитор говорит…

Что же говорил Дунаевский? Он укорял меня в том, что я внёс смятение в семью великих классиков, они не выдержали моих странных звуков и разбежались, набив друг другу шишки. Мне ничего не осталось, как рухнуть на колени перед Дунаевским и раскаяться в своей неосторожности. Живой классик расчувствовался и, позаботившись о моей будущей эволюции, проявил кандальную милость:

"Да встань, Науме, полно, милый!
Тебе ли в полночь слёзы лить?
С такою гениальной силой
Ты вправе на Олимпе быть.
Ну, поднимись!" Дрожат колени...
В висках стучит.. Вдруг свет погас,
С ночною мглой смешались тени,
И появился сам Пегас.
Он землю бьёт копытом страстно,
И ржёт и просит седока.
Вот Дунаевского рука
Берёт за шиворот Наума.
Тот запищал Но в сей же миг
Взмахнул крылами конь без шума
И полетел как в море бриг...

На этом заканчивается первая часть поэмы и начинается вторая - о моих приключениях на Олимпе... И здесь мне хочется сказать вот о чём. Почему в студенческие годы мы с таким азартом втягивались в прошлое, изображая из себя то святых древнерусских старцев, то мифических героев древней Греции, то надменных Печориных XIX-го века? Мы тогда не отдавали себе отчёта: вроде бы просто дурачились, потому что бурлила молодая кровь. Теперь я смотрю на это иначе. Это был стихийный неосознанный протест против реальной жизни, в которой мы не находили героев для подражания... Нет, мы хорошо знали героев недавней войны, чтили их (среди студентов были наши старшие товарищи, которые ещё не сняли военные шинели), но в то же время помнили афоризм Лиона Фейхтвангера: "Высшая категория мужества - не военная, а гражданская". До сих пор не могу забыть, как наш сосед по 14-й линии, где мы с Володей снимали квартиру, человек, прошедший всю войну, имевший орден и несколько медалей, стоял навытяжку перед ничтожным управдомом и жалко оправдывался за какой-то пустяк... Не совсем осознавая, что делаем, мы с Володей в принципе занимались аутотренингом, психологически настраивая себя на очищение организма от скверны. Мы пытались вырваться из плена теоретической бессовестности официальных лекторов, стремившихся узаконить догматический произвол в быту. Именно на лекциях по марксизму-ленинизму (хотя их читали и порядочные люди, тоже одурманенные официальными постулатами) выворачивалось наизнанку достоинство свободного человека, о котором когда-то убедительно и красиво писали Маркс, Энгельс, Ленин. Именно на этих лекциях выхолащивалась живая душа учения вышеназванных философов-социалистов, в результате чего студенты должны были преклоняться не перед истиной, а перед буквой. И вот одни покорно склонялись перед реалиями дня, а другие рвались в мифическое прошлое. Два стиля хаотического выживания...

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter