|
Книги и работы "Если мудрый подаст тебе яду..."
А Шолохов продолжал игру:
- Ну это же вполне естественно. То, что вы называете любовью, на самом деле есть просто определённые взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
Тут настала тишина. Поскольку писатель заговорил с нарочитой серьёзностью, мы не знали, что подумать.
- Но если сказать правду, - продолжал Шолохов, - то из этих двух женщин мне ближе всё-таки Аксинья.
- Почему? - опять заволновалась Наташа. - Ведь именно Наталья является олицетворением женской верности!
- А что может быть скучнее женской верности? - спокойно парировал писатель. - Об этом ещё Пушкин писал. Вы ведь филологи, должны знать... Да, Наталья верная жена. Кроме того, прекрасная мать и умеет приготовить вкусный борщ. Ну и что? Вы хотите, чтобы я этим восхищался? Но я не могу восхищаться тем, что само собой разумеется в нормальной семье. А вот Аксинья - это совершенно другое. В ней есть... - и Шолохов сделал умопомрачительный жест. Он приподнял руку, быстро перебрал всеми пятью пальцами, щёлкнул, виртуозно завертел кистью, лихо подправил усы и пронзительным взглядом обвёл съёжившихся девушек.
Нет, я не в состоянии "перевести" на письменную речь этот восхитительный артистический жест! Но приблизительно он означал следующее: я люблю женщин, так сказать, с перцем, страстных и горячих, волевых и сильных, сумасшедших в любви и в бытовых поступках, женщин, не подчиняющихся никаким правилам и сокрушающих всё на своём пути при достижении цели.
Опять настала тишина. Мы заворожённо смотрели на Шолохова, не смея ни возразить, ни задать какой-либо другой вопрос... И должно было пройти много лет, чтобы, "прокручивая" в памяти прошедшее, я, наконец, осмыслил поведение писателя. Не всё, что он говорил, соответствовало его убеждениям. Главное здесь было другое: в острой и непринуждённой форме великий прозаик пытался вырвать нас из плена привычных догм, из плена аскетизма и "правильных оценок".
Паузу прервала Рита Луговая:
- Михаил Александрович, у нас к вам великая просьба... - и от волнения не договорила.
- Мы хотим вас пригласить на встречу со студентами и преподавателями филологического факультета, - подхватила Наташа.
- Ох, уж эти встречи, - вздохнул писатель, - от них не бывает никакого толка... Но таким симпатичным девушкам отказать трудно... А что, среди вас есть пишущие? Скажем, прозу или стихи?
- Вот он пишет! - указывая на меня, воскликнула Рита. Она имела в виду мою статью о М. И. Глинке, вышедшую в июньском номере журнала "Советский Казахстан" (нынешний "Простор"), но ведь Шолохов спрашивал о художественной прозе и стихах... Вот почему, густо побагровев (почувствовал, как кровь прилила к лицу), я выкрикнул:
- Неправда!
Шолохов внимательно посмотрел на меня, а потом, повернувшись к Сергею Васильеву, сказал: - Возьми пример с этого студента, Серёжа! Посмотри, как он совестится. Тиснул в журнал какой-то стишок - и покраснел, как рак. А ты по две книжки выпускаешь в год - и хоть бы чуть-чуть порозовел. Где же твоя совесть?
Признаться, мне стало неловко за Сергея Васильева. Нам нравились его лирические стихи ("Голуби моего детства", "Умолкают вечерние птицы", "Люблю тебя, моя Россия"), хорошо знали его злые, подчас несправедливые, но всегда остроумные эпиграммы, любили его песни, в особенности на музыку Дунаевского: Любимая, знакомая.
Зелёная, бескрайная,
Земля родная - Родина!
Привольное житьё!
Эх, сколько мною езжено,
Эх, сколько мною видано,
Эх, сколько мною пройдено -
И всё вокруг моё!
Казалось, он должен был обидеться... Но Васильев, очевидно, хорошо знал характер Шолохова. Демонстративно приняв вид провинившегося школьника, он вытянул руки по швам и по-солдатски отрапортовал: - Есть! Буду розоветь! И даже краснеть!
Мы договорились с Шолоховым о завтрашней встрече в актовом зале университета. Разумеется, о строго очерченной специфике этой встречи даже не заикнулись.
Писатель встал, давая понять, что аудиенция окончена. Но увидя, что мы мнёмся и никак не можем уйти, спросил:
- Что-нибудь ещё?
- Михаил Александрович, - сказал Шахмагонов, - там за дверью стоит корреспондент.
- Я же предупредил: корреспондента - в шею!
- Михаил Александрович, - захныкали девушки, - если он не сделает снимка, то редактор завтра уволит его с работы. Давайте сфотографируемся вместе на память!
- И это называется пять минут? - с игровым возмущением спросил Шолохов. - Ну и девушки! Сначала добивались свидания. Потом потребовали согласия на встречу в университете. Теперь поддались на крокодиловы слёзы газетчика и пристают с ножом к горлу: давайте, мол, фотографироваться. Скажите честно: это ваша последняя просьба? Или ещё что-то заготовили?
|