|
Книги и работы "Если мудрый подаст тебе яду..."
Стараясь охладить Наташу, я сам находился во взвинченном состоянии. Время приближалось к четырём... И вдруг, сам от себя не ожидая такого, выпалил:
- Знаешь что? Давай доведём до конца начатое тобой дело. Ведь он может проспать целые сутки. Такое бывает, я читал. Попробуем вместе разбудить его. Веди, указывай дверь. Только девочкам ничего не говори.
И вот мы снова на втором этаже. Наташа подходит к заветной двери. Стараясь выглядеть в её глазах смелым и решительным, я стукнул пару раз кулаком в дверь и пробасил:
- Михаил Александрович, проснитесь!
Вслед за мной стукнула Наташа и повторила те же слова.
Вот я пишу сейчас об этом и думаю: в уме ли мы были? Господи, да не занимаюсь ли я сочинительством? Как мы могли дойти до такой наглости?.. Увы, здесь нет ни слова выдумки: перо "скрипит" чистую правду. Отличительная черта нормальных молодых людей - стремление к самостоятельности. Терпение и кротость в студенческие годы - это абсолютная аномалия. Мы были во власти самостоятельных законов, в основе которых - беззаконное проявление эмоций. А разве у эмоций могут быть какие-либо законы? Можно ли находиться в дремотном состоянии по соседству с великим? А сознаваться в своих грехах на закате жизни - это что? Позднее раскаяние? Старческая слабость? Или стремление кокетливо покрасоваться своей былой молодостью?
А ведь наш "грех" едва ли не трансформировался в элементарное хулиганство... В сороковые-пятидесятые годы был очень популярен певец Михаил Александрович, который неоднократно гастролировал в Алма-Ате... И вот, продолжая стучать в дверь, Наташа приговаривала:
- Михаил Александрович!
А я уже в состоянии нервного шока:
- Михаил Александрович!
Наташа снова:
- Михаил Александрович!
А я всё с тем же безумным упорством: - Михаил Александрович!
Кончилось тем, что одновременно, с двух сторон, распахнулись несколько дверей, выбежали какие-то люди (вероятно, гости будущего писательского съезда), среди которых я сразу узнал маленького очкастого Елизара Мальцева и высокого, недоуменно-улыбчивого Сергея Васильева. Поэт остался стоять у раскрытой двери, а пылко возмущённый прозаик, перейдя в наступление и явно намереваясь схватить меня за шиворот, закричал:
- Да вы отдаёте себе отчёт, к кому ломитесь?!
Я перехватил на лету его руку, крепко пожал её, как при желанном знакомстве, а затем мы с Наташей ринулись вниз. Лишь потом до меня дошло, что я "сцапался" с лауреатом Сталинской премии.
... Минуло пять часов дня, пошёл шестой... На крыльцо вышел расстроенный Шахмагонов:
- Девушки, я к вам с плохой вестью. Михаил Александрович проснулся, но когда я ему доложил, что его ждут студенты и журналист, он сказал: "Всех прочь, а журналиста - в шею". У него очень плохое настроение. Поймите его и простите.
- А вы ему сказали, что мы просим всего пять минут? - из-за волнения я не узнал своего собственного охрипшего голоса. - Вы ему сказали, что ради этих несчастных пяти минут мы прождали целый восьмичасовой рабочий день?
Шахмагонов не успел мне ответить, как раздался истерический всхлип Риты Луговой - ей сделалось дурно, она была близка к обмороку, из глаз катились слёзы... Кто-то из девушек побежал в фойе за графином с водой, чтобы привести Риту в чувство. Шахмагонов скрылся.
... Говорят, что если есть семь чудес света, то рядом всегда таится какое-то восьмое чудо... Буквально через две-три минуты снова появился Шахмагонов. Он подошёл к нам быстрым шагом:
- Михаил Александрович смягчился. Он сказал: раз девочки плачут - пусть войдут. Но ни одного журналиста!
Мы двинулись к крыльцу вслед за Шахмагоновым, а семенивший то сзади, то сбоку Галкин хватал каждого из нас за руку и умоляюще-горячо шептал: "Мои милые, мои хорошие, ну уговорите его сфотографироваться вместе с вами". Когда поднялись на второй этаж, Шахмагонов решительно отделил от нашей группы Галкина:
- А вам нельзя!
Я успел шепнуть униженному корреспонденту: "Стойте здесь и не теряйте надежды", неизвестный молодой человек ободряюще стиснул его локоть (мы замыкали шествие), а дверь уже была растворена, и наши девушки гуськом, почти на цыпочках, входили в комнату...
Вначале был какой-то сумбур. Мы вместе с молодым человеком стояли сзади, до нас доносились тихие приветственные реплики девушек "Здравствуйте, Михаил Александрович!", мы понимали, что они здороваются с Шолоховым за руку, но сам-то Шолохов - где? Его не видно... Что за мистика! Наконец, дошла очередь до нас, девушки расступились... Передо мной стоял мужичонка, вроде бы ниже меня ростом, с помятым розоватым лицом, с топорщимися короткими рыжими усами, в плохо проглаженной тёмно-голубой рубашке, поверх которой был надет новенький, с иголочки, дорогой серый пиджак...
|