И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман.

Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1947 год.

Вот почему и история нашей с Вами переписки, нашей коротенькой встречи, породила, как Вы сами видите, нашу дружбу, прошедшую тяжелые годы, но все-таки снова существующую и светящую и в Вашей, и в моей жизни. Я не хочу объяснять это. Я уже Вам писал, и Вы сами должны чувствовать то внутренне ценное и важное, что живет в моей душе к Вам и что могло уберечь Вас, и что, надеюсь, пригодится Вам в Ваших душевных переживаниях. Может быть, это своего рода себялюбие, но мне дорого и близко все, что хоть маленьким кирпичиком строило мое человеческое "я". И человек, давший мне радость сознания, что "я есть", что окружающая жизнь может быть чертовски хороша и светла, - этот человек всегда останется у меня в душе.

Я не хочу смешивать в одну кучу всех людей, с которыми сталкивала меня судьбы. Вы совсем не похожи на "девушку из Вольска". И не подумайте, бога ради, что являюсь каким-то профессионалом в вопросах "душевной помощи по почти всем нуждающимся". Вы бы меня этой мыслью глубоко оскорбили. Важно понять то, что все эти чудесные люди, о которых я Вам пишу, в сущности, физически, житейски (Вы понимаете?) не нужны были мне, как и я им. И не романтика отношений нужна была нам, хотя по фактуре, так сказать, это и могло отдавать романтикой. Важно было познавание больших и хороших чувств я мыслей, которые вообще существуют и к которым человек вообще должен стремиться. И в этом смысле и я и мои корреспонденты являлись в одно время и учителями, и учениками, беря друг у друга все, что им казалось важным. И важно, что здесь не было ни тени обмана, фальсификации, рисовки.

Мне казалось принципиально важным, что моя "смеющаяся Людмила" существует для всех, в том числе для меня. И я думал, что чем больше таких Людмил будет на свете, тем лучше будет жизнь и... мои песни. Вот почему я любил Вас и Ваши письма, как люблю жизнь и солнце. И вот почему мне дорога Ваша жизнь и Ваше счастье, хотя ни того, ни другого я лично не творил, не творю и не собирался творить житейски, физически. Наши "отношения" не переросли и не могли перерасти в "жизненное счастье" по вполне понятным причинам. Но вот видите, жизнь подтвердила, что мы бесконечно рады друг другу.

Я Вам так пространно пишу об этом, чтобы и самому понять, и Вам дать почувствовать, как важно и нужно иметь людям, кроме говядины и баранины, так же и человечину. И это самое вкусное блюдо, хотя и оно подвержено качественным случайностям приготовления.

И я хочу всеми моими силами охранять Вашу душу. Это дружба? Пожалуйста, называйте. Вы мне пишете: "Мой дорогой друг!" Конечно, друг! Но, мне кажется, не только. Может быть, и меньше, а может быть, и больше... Слова у нас явно измельчали. Ну, хватит, а то запутаемся.

Теперь о другом.

Позвольте принести Вам мои торжественные поздравления с прошедшим 30-летием Окт[ябрьской] революции. Не знаю, какая у Вас там погода, но здесь, можно сказать, все силы капризной ноябрьской стихии ополчились против праздника, прошедшего в силу этого довольно вяло. Что касается лично меня, то я его провел довольно весело, если считать весельем два-три более или менее солидных возлияния в двух-трех более или менее приятных обществах.

Вашу просьбу о посылке нот обязательно исполню. Для того мне надо подобрать кое-что уже имеющееся у меня и дать переписать кое-что неизданное. Затем я пришлю Вам посылочку отдельно со спиралями и стрептоцидом, который придется доставать через знакомых врачей, так как из свободной продажи он исчез. Если будут у Вас ко мне какие-либо еще просьбы, не стесняйтесь.

На этом я заканчиваю мое письмо. Буду еще Вам должен рассказать о некоторых своих творческих делах а планах.

Желаю Вам самого лучшего и прежде всего выздоровления Вашего сына. Пожалуйста, пишите побольше. Ведь это очень приятно писать тому, кому хочешь. Я буду с нетерпением ждать Вашего голоса.

И еще одна просьба: я совсем забыл Ваши черты. Не пришлете ли Вы мне Ваше фото, хоть какое-нибудь? Пожалуйста.

Передайте привет Вашей матушке, которую я не имею чести знать.

Ваш И. Дунаевский

[Саки, 24 ноября 1947 г.]

Милый, дорогой Исаак Осипович! - Вот видите, я уже не решаюсь называть Вас другом, несмотря на то, что Вы мне близки и дороги, как лучший друг. А ведь друг бывает ближе, чем родственный по крови человек. Да к чему далеко ходить? Вот Вам горький пример. Мой единственный братец все время писал мне хорошие письма, пока учился в институте и я помогала ему. Сейчас же он крепко стоит на ногах, как "вольный ветер", и... пишет очень редко и скупо. Я, конечно, никогда не унижусь, чтобы просить его о помощи, это можно сделать только в отчаянную минуту, но должен же помнить он хоть о своих обязанностях по отношению к матери!

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter