Михаил Булгаков. Оперные либретто.

Н.Шафер. Черное море (комментарии к либретто)

III-ий. Никак нет. Об обстановке говорили, нам обстановка не ясна.

КОМАНДИР. Оратор в роте мне не нужен! Кто станет обстановки разбирать, того я в два счёта из роты, к стенке... и в печень его мать!.. Не нервничать, корниловцы!

I-ый..

Эх, Крым, ты мой Крым!
Крым, двугорлая бутылка...

ВСЕ.

Он те двинет по затылку,
По затылку, по затылку.
Жур мой, жур мой, журавель,
Журавушка молодой...

В тылу вдруг встаёт цепь красных.

КАЛАШНИКОВ. Вот они!

I-ый. О боже! Нас обошли! Погибли мы! Нас предали! Нас бросили! (Срывает погоны.)

КОМАНДИР. Погоны рвешь? О сволочь! (Стреляет в I-го, тот падает.) Рота! Вставай! Вставай! И разомкнись!

Офицерская рота встаёт.

По красным пальба...

Офицерская рота поднимает винтовки.

Отставить! За мной, за мной! Ни выстрела без команды!..

Офицерская рота и красные начинают медленно сходиться.

Сильва, ты меня не любишь...

КАЛАШНИКОВ. Остановись, белый! И не стреляй и не коли! Остановись! Подумай! На что надеешься? [...] Вы ничтожные остатки... Мы обошли вас! Со мной дивизия... за нею на плечах течёт, как лава, конница... Куда пойдёшь? Зачем? Кто за тобой? Там пустота... Те, кому ты служишь, уж в море... Они ушли! И вы [нрзб.] последние. Ты совершил свой путь, пришёл твой час расплаты, освободи дорогу, белый, даёшь нам море!

КОМАНДИР. Он прав! Он прав! Корниловцы, за мной! (Стреляет себе в висок, за ним II-ой и III-ий).

БЕЛЫЕ. Сдаёмся! Сдаёмся! Сдаёмся! (Втыкают штыки в землю, поднимают руки.)

КАЛАШНИКОВ. Корниловцы сдались! Бойцы! Свободен путь, вперёд, Крым наш! Вперёд! Там море! Море!

КРАСНЫЕ. Даёшь нам море! Море!

Валом бросились красные части, послышались гармошки, песня. Корниловцы исчезли. Снег.

В шестой картине, когда Щёткин (Маслов) собирается ещё один раз допросить под пыткой Болотову, он произносит: "Ещё одно последнее усилье..." Это можно расценить и как авторскую иронию, и как непроизвольную реминисценцию из оперы "Борис Годунов" (монолог Пимена "Ещё одно последнее сказанье"). Булгаков снова "потревожил" классиков - Мусоргского и Пушкина.

Конец черновой редакции сохранился в таком виде (предыдущие шесть страниц вырваны):

ЗЕЛЁНЫЕ. Барон уходит на дно моря! (Начинают петь "Интернационал") [...]

БОЛОТОВА. Конец, конец страданьям!

ЗЕЙНАБ. Я проклинаю вас! Я проклинаю!

БОЛОТОВА. Идём, идём, прощайте, горы!

Выстрел, грохот.

Конец.

9/Х1-1936.

7 марта 1937 года Булгаков приступает к созданию последней редакции "Чёрного моря". Ольга Болотова выступает здесь под своей девичьей фамилией - Давыдова. Она, естественно, не замужем, но у неё есть возлюбленный - Александр Раевский, в котором легко распознаются черты подпольщика Марича из прежнего варианта либретто. Начальник контрразведки Маслов тоже получает новую фамилию - Буркин. Кроме того, в либретто введены дополнительные действующие лица. Драматург разрабатывает совершенно новую сюжетную линию. Ему страшно хочется "оживить" своих героев, которые в прежней редакции были похожи на манекенов. Усиливая остроту сюжетного действия и прибегая к лирической окраске, он одновременно усложняет психологию героев и не замечает, что превращает либретто в надёжную пьесу, мало пригодную для оперного представления.

Эта последняя редакция ещё не публиковалась. Приводим по черновой рукописи отдельные фрагменты.

К а р т и н а   I.

Осенний вечер. Шумит море. Старенькая дача на берегу. Горит керосиновая лампа. Ольга одна.

ОЛЬГА. Не умолкая, воет ветер, волна шипит и грохочет море. Привыкла я к прибою, привыкла и любила и грозный рёв, и ветра свист на берегу пустынном... Но сегодня меня пугает мрачный грохот, я чувствую страх безотчётный, тёмное предчувствие меня страшит. Я одинока. Да, жар, озноб... Неужто тиф?..

Тихий стук.

Кто там? Кто там?

РАЕВСКИЙ. Открой мне, Ольга, это я!

Ольга впускает Раевского.

ОЛЬГА. Где ж был ты эти дни? Я истомилась в ожиданье...

РАЕВСКИЙ. Но что с тобою? Ты бледна?

ОЛЬГА. Мне нездоровится. Неважно это... Скажи мне, что случилось?

РАЕВСКИЙ. Ах, Ольга! Вдруг пришла беда! Ревком открыла контрразведка, и в городе схватили всех!

ОЛЬГА. О боже, о боже! Что будет с ними?

РАЕВСКИЙ. Теперь уж с ними ничего не будет, ничто не страшно больше им. Мои товарищи повешены, тела их второй уж день на фонарях. Остались двое - я и Любич...

ОЛЬГА. О, злодеи! Какая мерзкая жестокость!

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter