Михаил Булгаков. Оперные либретто.

Н.Шафер. Черное море (комментарии к либретто)

Поняв, что Булгаков не будет переделывать чужой работы, Потоцкий не стал отягощать его повторными просьбами и начал умолять о новом либретто. Писатель сопротивлялся. Тогда к просьбе композитора присоединился дирижёр Большого театра С.А.Самосуд, сказав, что он хочет поставить историческую оперу о Перекопе, где главным действующим лицом был бы Фрунзе. По свидетельству Елены Сергеевны, Самосуд категорически заявил, что если Михаил Афанасьевич не возьмётся писать либретто, то он не поставит оперы Потоцкого. И Булгаков - уступил.

У него был резон. Дело в том, что к этому времени он принял решение покинуть МХАТ и поступить в Большой театр в качестве либреттиста-консультанта. Соответствующий творческий багаж оказался бы не лишним. Либретто "Минин и Пожарский" (первая редакция), в котором историческая тема сочеталась с общими проблемами человеческого бытия, уже было написано - над музыкой трудился Б.В.Асафьев. Очередное либретто подтвердило бы серьёзность его намерений на новой службе. И вот 1 октября 1935 года Елена Сергеевна записывает в дневнике: "Договоры относительно работы в Большом и либретто "Чёрного моря" для Потоцкого подписаны"².

Если не считать черновой вариант, то первую беловую редакцию либретто Булгаков сделал за девять дней и уже 15-го ноября бегло ознакомил с его содержанием председателя Комитета по делам искусств П.М.Керженцева, который "демократично" выслушал писателя в кабинете при ложе Большого театра, сразу же после представления "Бахчисарайского фонтана" Асафьева. Разговор произошёл в присутствии Самосуда. Осторожный Керженцев вначале не сказал ничего определённого, но через два дня, посоветовавшись, очевидно, с кем-то в верхах, выразил сомнение в необходимости оперы о Фрунзе. Булгаков понял, что поступил правильно, изменив ненавистную для Сталина фамилию: Михаил Васильевич Фрунзе к этому времени уже успел вновь обрести свой подпольный псевдоним и превратиться в "командующего красным фронтом" Михайлова.

В марте 1937 года Булгаков создал новый вариант либретто и прочитал его вслух Потоцкому... Дело, однако, не сдвинулось с места. Время было жестокое, и Потоцкий боялся взяться за оперу о Фрунзе. Он постоянно отвлекался - то сочинял очередную "колхозную" сюиту, то конвейером выпускал песни для новых кинофильмов, которые тут же забывались. Наконец, однажды Потоцкий изумил Булгакова тем, что начал сам сочинять либретто и тексты к своим песням. В качестве образца показал либретто "Степан Разин" и попросил, чтобы Булгаков стал его соавтором. Возмущённый бесцеремонностью новоявленного литератора, писатель ответил категорическим отказом, но всё же что-то отредактировал и что-то посоветовал. 3 декабря Елена Сергеевна записывает в дневнике: "Звонил Потоцкий: всё сделал по замечаниям М.А. и теперь хочет "с трепетом" прочитать это у нас. Болван"³.

Отпор со стороны Булгакова, надо полагать, был достаточно сильным, потому что после этого Потоцкий целых двенадцать лет не прикасался к своему либретто. А потом сочинил музыку, которая никого не заинтересовала: театры предпочитали добротную одноимённую оперу А.А.Касьянова.

... А музыку к "Чёрному морю" Потоцкий, предвидя тусклый резонанс, так и не написал. Понимал, что Керженцеву не по нутру булгаковское либретто и что запретительство имеет разные формы: не обязательно говорить "в лоб" то, что и так понятно...

* * *

В отличие от других произведений Булгакова, в "Чёрном море" никак не проявляется сочувствие автора к белому движению. Нет, это не было свидетельством серьёзной перемены позиции писателя. Просто насыщенность либретто двусмысленными эпизодами определила особый ход драматического действия, когда невозможно по-серьёзному ни сочувствовать, ни осуждать. Даже драматические реминисценции из пьесы "Бег" неизбежно приобретают здесь пародийные функции. Если эпизод вальса в сцене допроса тифозной Серафимы рождает в читателе и зрителе ощущение надвигающегося ужаса ("Бег"), то тот же вальс в похожей сцене допроса тифозной Ольги вызывает ощущение "спектакля в спектакле" ("Чёрное море"). Булгаков понимал, что все действующие лица либретто ущербны из-за своей однолинейности и потому - мнимо активны. В третьей редакции видны попытки расцветить действие побочными эпизодами, которые оживили бы человеческие характеры. И вот в самом начале возникает сцена, когда мать Ольги рискует бурно вмешаться в интимные дела своей дочери:

МАТЬ. Я знаю всё!

РАЕВСКИЙ.

ОЛЬГА.

Мы не скрываемся.

МАТЬ. Вы опасный человек. Оставьте нас, вы нас погубите... Мне жаль её! Я не сочувствую вам и не хочу мешаться в ваши дела"⁴.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter