Музыку к либретто "Чёрное море" должен был написать композитор С.Потоцкий. Но поскольку главным героем здесь оказался нелюбимый Сталиным М.В.Фрунзе (Михайлов), осторожный композитор все время переключался то на различные "колхозные" сюиты, то на музыкальное оформление кинофильмов, ныне почти забытых. Опера так и не была создана.
Либретто "Петр Великий" было загублено председателем Комитета по делам искусств П.Керженцевым ещё до того, как Асафьев приступил к сочинению музыки. Керженцев не смог оценить по достоинству драматургический талант писателя и ясную композиционную структуру его творения. Он потребовал от Булгакова расширить содержание текста - чуть ли не до масштабов романа А.Н.Толстого "Петр I" - и даже тематически наметить будущие ( ! ) государственные перевороты и междуцарствия. В соответствии с "духом времени" Керженцев добивался у писателя также изображения иностранного шпионажа. Один из пунктов "замечаний" гласил:
"Не показано, что новое государство создавалось на жестокой эксплоатации народа (надо вообще взять в основу формулировку тов.Сталина)"9.
Учитывая, что эти замечания были высказаны в 1937 году, нельзя не отдать должное гражданскому мужеству Булгакова, отказавшемуся переделать либретто в подобном духе.
... История создания последнего либретто - "Рашель" - быть может, самая скорбная из всех прочих. Никогда прежде Булгаков так трагически не переживал, что его детище остаётся без музыкальной одежды. Никогда прежде он с такой любовью не отделывал своё либретто, чтобы оно в достойном виде предстало перед композитором. А на этот раз Булгаков вступил в сотрудничество с Исааком Осиповичем Дунаевским, и факт этого сотрудничества до сих пор кое у кого вызывает недоумение. Проницательный, серьёзный художник, сфокусировавший в творчестве социальные и бытовые явления эпохи и давший им философское лирико-ироническое истолкование - и автор популярных маршей оперетт, музыкальных кинокомедий: что могло быть между ними общего? Чем объяснить тяготение писателя к композитору, с которым, казалось, у него не было гармонии ни в характере творчества, ни во взглядах на жизнь?
Композитор неоднократно бывал в доме писателя, играл на рояле свои произведения (чаще всего адажио и вальс из фильма "Дети капитана Гранта"), импровизировал. Булгаков никогда не воспринимал его песни сквозь призму слов - в жизнерадостных, лирических и драматических мелодиях он угадывал иную художественную цель... В общем, Булгаков сумел распознать в Дунаевском то, что в нём до сих пор не распознали критики-максималисты, толкующие о "прославительстве" и оперирующие его именем в привычной обойме имён композиторов-песенников. Ибо если отбросить эстетское деление музыки на "лёгкую" и "серьёзную", то блистательные качества Дунаевского - громаднейший талант, высочайший интеллект, необъятная культура, безупречный художественный вкус и широта творческого диапазона - дают повод соотносить его скорее с Прокофьевым, Шостаковичем, Хачатуряном, нежели с известными композиторами-песенниками. Дунаевский был великолепным музыкальным драматургом, гениальным мелодистом, и Булгаков вначале почти не сомневался, что "Рашель" продолжит лучшие традиции классических опер. Но, увы, либретто получилось речитативным, а речитатив был как раз самым слабым местом Дунаевского - он гораздо свободней чувствовал себя в ариях, дуэтах, ансамблях. Поэтому работа над музыкой продвигалась с трудом. А вскоре она и вовсе остановилась: подписание советско-германского пакта о ненападении полностью исключало возможность постановки оперы, где прусские погромщики XIX века напоминали гитлеровцев. Опубликованная переписка Булгакова и Дунаевского свидетельствует, с какой болью писатель переживал крушение надежды на постановку "Рашели". Однако, когда Дунаевский через заведующего творческой мастерской Большого театра В.Владимирова попросил Булгакова приглушить тенденциозную направленность "Рашели", тяжело больной писатель категорически отказался пойти на компромисс.
И здесь, в заключение, невозможно не сказать о его чрезвычайной взыскательности к себе - как к писателю и человеку. Пусть, спасаясь от унизительной нищеты, Булгаков вынужден был обратиться за помощью к "дьяволу" (Сталину), пусть он создавал свои либретто по заказу, пусть он писал в целях литературного заработка, чтобы иметь возможность трудиться над более важными произведениями, - всегда и во всём он руководствовался тем, что Михаил Шатров обозначил как "диктатуру совести". Эта "диктатура совести" позволяла ему порой идти на уступки штампам чисто оперного характера, но не позволяла подчиняться конъюнктурным обстоятельствам и брать в основу своих либретто сомнительные формулировки, которые ему упорно навязывали. Это и есть тот главный нравственный урок, который следует извлечь из истории булгаковских либретто, так и не увидевших оперной сцены.