Исаак Дунаевский. "Когда душа горит творчеством..."

Дунаевский в Казахстане

Шли годы. Раиса Павловна Рыськина стала квалифицированным инженером-химиком. Она уже не мыслила своей жизни без писем Дунаевского. Они помогали ей выработать стойкую жизненную позицию, вносили в ее нелегкий быт красоту, гармонию и яркую улыбку. Общий характер писем к ней - напористо-убеждающий, патетичный, ироничный. Учитывая личные качества адресата, Дунаевский (в отличие от писем к Л.С. Райнль)² чаще прибегает к доводам разума, нежели к анализу тонких движений души. В целом письма композитора - это маленькая энциклопедия духовной жизни конца 40-х - начала 50-х годов. В них мы найдем и попытки осмыслить прошедшую войну, и размышления о природе "художественных ощущений", и рассуждения о соотношении музыки и философии, и обзор литературных новинок, и мысли о разнице между житейским и душевным одиночеством. Дунаевский постоянно отчитывается за свою творческую работу, страдает из-за хамского отношения к нему со стороны прессы, официальных лиц и, порой теряя художественные ориентиры, возвышает "Кубанских казаков" за счет унижения "Волги-Волги" (здесь, несомненно, повлияло его разочарование в человеческих качествах кинорежиссера Г.В. Александрова и укреплению дружбы с нелицеприятным, но честным И.А. Пырьевым).

Обман зрения был свойствен Дунаевскому так же, как и другим его выдающимся современником. В письмах к Рыськиной он преклоняется перед Сталиным, с провинциальным пафосом рассуждает о преимуществе социалистического строя над капиталистическим и на полном серьезе пересказывает примитивный сюжет оперетты "Сын клоуна", не замечая, что компрометирует свою блестящую музыку. И вместе с тем он говорит о личной принципиальности в творческой и общественной жизни, объективно характеризует некоторых членов Союза композиторов как мелких собственников и шкурников. Его преследуют муки совести от сознания, что он постоянно откладывает работу над большой оперой. Любопытны его мысли о "душевном бюрократизме", о быстрой устареваемости "нового" и вечной молодости "старого", о природе завистничества. Читатель убедится, что Дунаевский был великим знатоком восточной поэзии, в частности Омара Хайяма, узнает много подробностей из личной жизни композитора - историю клеветнического фельетона, сократившего ему на несколько лет жизнь, узнает правду о нашумевшем трагическом происшествии на даче, в результате чего необоснованно пострадал его старший сын, о котором до сих пор бытуют нелепые сплетни. То там, то здесь промелькнут горькие замечания о проявлениях антисемитизма в нашем "самом передовом" обществе.

Дунаевского никогда нельзя было назвать человеком равнодушным или сухим. Вот почему он не уклонялся от разговоров на живые "щепетильные" темы, а наоборот - смело развивал теорию радостной крылатой любви, свободной от всяких предрассудков, где слово "измена" парадоксально символизирует верность высокой духовности. Но упаси Боже уподоблять эти рассуждения проповедям пресловутой "свободной любви", за которой скрывается банальное распутство. У Дунаевского - совершенно другая философия. Композитор был во всем чистоплотен, но терпеть не мог чистоплюйства - ни в интимных отношениях, ни в искусстве. Отсюда его резкая отповедь эстетским попыткам делить музыку на "высокие" и "низкие" жанры. Отсюда его неприязнь к регламентированию любовных отношений между мужчиной и женщиной.

Может быть, читателю будут неприятны те страницы, где Дунаевский сам себя нахваливает, перечисляет свои должности, говорит о "грандиозном успехе" своих сочинений и т.д. и т.п. Но, во-первых, при всей своей скромности, композитор отлично знал себе цену. Во-вторых, он выражает нормальное удовлетворение от полезности своего творческого труда, от осознания народной любви к нему. Ну а в-третьих... В-третьих - это ответ остряку Никите Богословскому, который окрестил его новым прозвищем: "Иссяк Осипович".

- Я не иссяк, - отвечал Дунаевский на встрече с преподавателями и студентами Горьковской консерватории. - Моя творческая лампа горела и будет гореть.

Всеми силами он пытался доказать, что не исписался и способен на новые творческие свершения.

Дунаевский нередко пишет о своем ухудшающемся здоровье. "Но когда душа горит творчеством, - резюмирует он, - когда работа ладится, то и здоровье становится хорошим, и все отмечают, что я... обладаю секретом молодости и не старею". Он себя утешал, но постоянно испытывал духовный гнет. Будучи "невыездным", композитор с грустью сознавал, что он никогда не увидит ни озера Швейцарии, ни закат солнца в Неаполе, ни джунгли Индии, ни многих других неповторимых красот в мире. Спасение он находил в своем неистребимом радостном мироощущении, которое позволяло ему оставаться самым звонким запевалой советской песни. Хотя однажды у него прорвалось: "Вообще, песни надоели до черта!"

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter