Я остановился на музыке с текстом, то есть подхожу к ответу на Ваши вопросы, почему нам не удается опера и почему наша эпоха не рождает новых Глинок и Чайковских.
Я хочу обратить Ваше внимание на одно важное обстоятельство, заключающееся в том, что ни одно старое оперное произведение не написано на современную композитору тему. В самом деле, Глинка написал "Сусанина", эпоха которого отстояла по времени на 200 с лишним лет. Бородин избрал "Князя Игоря" - "Слово о полку Игореве", памятник, кажется, XII века. Чайковский блестяще выразил эпоху более близкую его времени, но отстоявшую тоже на 75-80 лет. Об "Орлеанской деве", "Черевичках", "Иоланте", "Мазепе" и "Чародейке" можно и не говорить - столь далеко от него время, описанное в этих либретто. Римский-Корсаков либо писал фантастические оперы-сказки, либо брал сюжеты из полюбившейся ему эпохи Грозного ("Псковитянка", "Вера Шелога", "Царская невеста"). В основу "Демона" Рубинштейна положена фантастическая поэма Лермонтова. Эти примеры можно продолжать на творчестве западных классиков - Гуно, Мейербера, Вагнера, Верди, Россини и многих других их предшественников, как Моцарт, Глюк, Рамо, Люлли, Вебер. Как видите, это обстоятельство приобретает свойство какого-то законного творческого явления. Оно свидетельствует, что понятие современности творчества не лежит обязательно в том, чтобы брать темы из современной автору жизни. Шестидесятые и семидесятые годы прошлого столетия были богаты общественными явлениями. Однако Мусоргский, как и вся могучая кучка, свое творческое участие в современности черпали отнюдь не из тем, их окружавших, - и это обстоятельство не мешало им смыкаться с самыми передовыми тенденциями их века.
Сейчас - другое дело. Перед композиторами, равно как и перед драматургами, ставятся требования отражать современность в самом прямом и буквальном смысле. Если кое-где и кое-когда у нас ничего не имеют против опер или пьес исторического характера, то это происходит преимущественно в национальных республиках и имеет целью средствами искусства возродить, показать эпическое прошлое того или иного народа, в прошлом забитого и некультурного, а ныне обретшего свою подлинную культуру и самосознание. И то всегда в таких случаях высказывается желание, чтобы композитор, дескать, обратился к современности, в которой так много подлинных тем и источников вдохновения.
Проверим, с точки зрения музыкальной эстетики, так ли это.
Помните, я Вам объяснял, почему это. Наша жизнь действительно богата событиями, человеческим большим трудом, большими стремлениями и совершениями. Но, как я уже Вам говорил, музыка имеет свои законы. Представьте себе, как ни богата наша жизнь, а тем для искусства в ней чрезвычайно мало. Во всех концах нашей земли происходят большие ежедневные трудовые дела. Люди собирают большие урожаи, устанавливают новые стахановские рекорды, строят высотные дома и т.д. и т.п. Но для драматургии, а тем более для музыкальной, это все представляет одну тему. Называйте ее темой труда или темой любви к Родине - это не имеет значения. Факт тот, что раскрытие человеческой личности во имя высшего блага Родины является основным законом современного советского искусства, основным принципом социалистического реализма. И это есть то новое, большое, очень трудное, что должны решать советские авторы. Эти задачи не решали наши предшественники, ибо они перед ними попросту не стояли. Может быть, современное поколение композиторов и в самом деле беднее талантами, чем предшествовавшая эпоха. А может быть, история признает, что мы сейчас выполняем титаническую задачу становления нового искусства. Кто знает? Во всяком случае, следует объективно признать, что нет ничего удивительного в том, что в решении новых задач нас постигают частые неудачи и что нет еще ощутимых результатов. И дело совсем не в отсутствии у нас талантов, а в том, что наш творческий опыт еще не ответил на ряд серьезных проблем, еще не решил их. Среди этих проблем и вопросы языка, и характеристика отрицательных образов, и взаимоотношение музыки с новыми словесными формулами, какие неизбежно возникают в оперном либретто на современную тему. Последний вопрос имеет огромное эстетическое значение.
Музыка не терпит прозаизмов и пустых, не согретых чувством фраз. Слова, выражающие большие внутренние чувства - вот источник музыки. Как-то мы проверяли текст романса Чайковского "Забыть так скоро". Мы были удивлены скудностью и качеством текста.5 <Фраза> "Забыть так скоро" повторяется множество раз. Но какую музыку написал Чайковский на эти плохонькие слова! Почему? Потому что за плохим текстом стоят большие человеческие чувства, позволившие композитору развернуть свое вдохновение. Оно как бы не считается со словами, идет мимо них, роет душу глубже, дальше этих слов, там, где живет чувство тоски, страдание по ушедшей радости любви. Это полностью относится и к опере как произведению музыкально-драматическому. Либретто должно быть создано так, чтобы слова пели. У Чайковского и других <классиков> оперы создавались на темы человеческих чувств и страстей. Гораздо легче писать музыку на любовно-лирический текст, чем на текст, содержащий большой общественный или социальный смысл6. Поскольку современная советская опера, как и всякое другое произведение искусства, должна раскрывать тему современности в ее трудовом или ином общественном разрезе, постольку в либретто неизбежно будут присутствовать элементы, до сих пор не бывшие в соприкосновении с музыкой. Согласитесь сами, что это очень трудная и совершенно новая задача. Мы восхищаемся гениальными ариями Германа, Ленского, Сусанина, Мазепы и Кармен. Но нужно принять во внимание и текст этих арий. Он весь - в привычных человеческих чувствах. Но ария, например, о партийном билете ("Поднятая целина" Дзержинского)7 - это уже нечто непривычное, принципиально новое. Дзержинский не решил этой задачи главным образом потому, что подошел к этому весьма упрощенно. Нельзя в музыке любовь к партийному билету, необходимость свято его хранить отождествлять с мелодикой любви к женщине и необходимостью свято эту любовь хранить, хотя и в том и в другом случае музыка имеет дело с человеческим чувством любви. Здесь уже нужно что-то другое. И это-то и представляет собой орешек, который весьма не легко раскусить.