Книги и работы

Н.Шафер. Второй филфак.

- Не обижайтесь, пожалуйста, Наум, но мы репетируем сейчас "Вечерний вальс" без Гали Хорт. Она, конечно, прекрасно его поёт, и вы это знаете. И впредь будет продолжать петь. Но не на заключительном концерте. Поймите: вы прежде всего - композитор, а не поэт, и текст здесь может помешать. Доверьтесь моему опыту: пусть вальс прозвучит просто как инструментальная пьеса - баян, домбры, балалайки, гитары... Лидер - скрипка.

- Так это же прекрасно! - вырвалось у меня. - Я очень люблю слушать свою музыку в чистом виде!

- Ну и гора с плеч! - обрадовался Владимир Леонидович. - А я-то думал, что вы обидитесь... Правда, получается накладочка: два вальса подряд. Ведь перед "Вечерним" мы играем "Амурские волны" Кюсса. Так обычно не делается. Ну - авось сойдёт...

Не буду описывать ход концерта, тем более что плохо слушал: ну читали стихи, ну пели, ну танцевали - обычная "сборная солянка" на подобных смотрах... Если честно, то я был во власти эгоистического творческого самолюбия: нетерпеливо ждал очереди "Вечернего вальса" и трепетал от сознания, что среди членов жюри сидел Евгений Григорьевич Брусиловский. Вероятно, он и возглавлял это самое жюри - на правах бывшего художественного руководителя филармонии. Возмутительная обязаловка! Тогда это воспринималось вполне нормально, а сегодня я ужасаюсь: великий композитор, вместо того чтобы сидеть в своём рабочем кабинете и сочинять музыку, вынужден был губить драгоценное невозвратимое время на различных дилетантских представлениях, чтобы "выявлять таланты".

"Вечерний вальс" я слушал в невменяемом состоянии - даже не могу припомнить были ли аплодисменты. Какие коллективы выступали потом и что они исполняли - меня уже совершенно не интересовало. Было ощущение тоски и стыда. Не знаю почему, но мне показалось, что я позорно провалился вместе со своим опусом. Ведь не было грома оваций, и весь зал не поднялся, и никто не кричал: "Браво!".

Но самое значительное произошло потом. После концерта плотное кольцо студентов окружило столики, за которыми сидели члены жюри. Каким-то образом я оказался прижатым к спинке стула Брусиловского. А Мельцанский уже сидел с ним рядом, заняв чьё-то освободившееся место. В качестве старого знакомого Владимир Леонидович, не дожидаясь решения жюри, расспрашивал Евгения Григорьевича о его впечатлении.

- Кроме шуток, - негромко отвечал, чуть спотыкаясь на отдельных словах, композитор, - я говорю совершенно серьёзно... Из шести ваших номеров мне больше всего понравились два старинных вальса, которые вы исполнили друг за другом. Признаться, эти "Амурские волны" мне уже порядочно надоели, их затрепали все духовые оркестры, опошлили, обесценили. А у вас вальс прозвучал необычно свежо, вы сумели раскрыть красоту его эмоций - может быть потому, что сыграли его не просто как старинный, а как народный вальс. К тому же вас следует похвалить за стремление найти что-то интересное из давно забытого. Я имею в виду второй вальс - никогда его прежде не слышал. Вас не подвёл музыкальный вкус: из громадного количества однотипных стандартов вы сумели найти что- то интонационно-естественное и выразительное...

Мельцанский, встрепенувшись, тут же попытался ответить, но...

- Евгений Григорьевич! - воскликнул я не своим голосом, удивившись собственной смелости. - Этот вальс сочинил я! Пять лет назад! Когда был ещё школьником и перешёл в восьмой класс!

Брусиловский медленно полуобернулся ко мне - до сих пор помню его скептически скривившиеся губы и едкую иронию в глазах.

- Молодой человек, почему вы так скромничаете? - с изумительным недоумением проговорил он. - Ведь "Амурские волны" сочинили тоже вы! К чему же прибедняться?

Глаза мои мгновенно наполнились слезами... Не поверил!!!

И всё же я успел заметить, как ирония сменилась у Брусиловского смутной растерянностью (он увидел мои слёзы), а Мельцанский стал усердно нашёптывать ему что-то на ухо... Композитор принялся рассеянно перебирать бумаги на столе. К нему наклонился сухопарый, мрачноватый мужчина с повреждённым глазом (позже я узнал, что это был известный композитор Ахмет Жубанов) и тоже что-то тихо промолвил.

- Да, вы правы, - сказал Брусиловский и, обратившись к девушке, присевшей рядом с Мельцанским, попросил: - Будьте добры, Светлана, напишите на каком-то клочке мой адрес для товарища... товарища...

- Шафера, - подсказал Мельцанский.

- Для товарища Шафера, - повторил Брусиловский.

Через минуту девушка с очаровательной белозубой улыбкой вручила мне клочок бумаги (он чудом сохранился в моём личном архиве), на котором было написано:

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter