Н.Шафер. Дунаевский сегодня.

На подступах к опере (Дунаевский и Булгаков)

Фурор! Знай наших!

Ваш И. Дунаевский".

Писатель внял просьбе композитора и предоставил ему возможность начать работу со второго акта, который он ему немедленно выслал с сопроводительным письмом. Это письмо - еще более радостное по настроению, чем предыдущее, хотя писатель и жалуется на нездоровье. После длительного периода безнадежности, после неудачной попытки сценически воплотить "Минина и Пожарского" (в связи с возобновлением "Ивана Сусанина" Глинки Большой театр не мог одновременно поставить две оперы на одну и ту же тему) у Булгакова вдруг появилась уверенность, что ему удастся выпустить в свет хоть одно из своих творений. Он почти не сомневался в успехе "Рашели". Казалось, само имя Дунаевского, столь широко известное и авторитетное в то время, служило гарантией этому.

"Получил Ваше милое письмо, дорогой Исаак Осипович! Оно дает бодрость и надежду. В этом письме вторая картина. От всей души желаю Вам вдохновения. К этому пожеланию полностью присоединяется Елена Сергеевна. Мы толкуем о Вас часто, дружелюбно и очень, очень веруем.

Извините, что пишу коротко и как-то хрипло-отрывисто - нездоровится. Колючий озноб, и мысли разбегаются.

Руку жму крепко, лучшие пожелания посылаю.

Ваш М. Булгаков".

P.S. Не могу отделаться от мысли, что Шантавуан - бас. Бас, бас! Не согласны?"

Любопытно, что это письмо датировано 22 января 1939 года, то есть днем окончания работы над второй картиной либретто. Писатель даже не дал "вылежаться" материалу - он моментально отправил его композитору. Его настолько захватило творческое воодушевление, что следующую, третью картину он заканчивает буквально через четыре дня, 26 января, и опять-таки сразу же отправляет ее композитору с сопроводительным письмом. В этом письме впервые прозвучали тревожные ноты: ведь композитор все еще не приступил к работе над оперой...

"Дорогой Исаак Осипович!

При этом третья картина "Рашели". На днях во время бессонницы было мне видение. А именно: появился Петр I и многозначительно сказал:

- Время подобно железу горящему, которое ежели остынет...

А вслед за ним пожаловал и современник Шекспира Вебстер то же самое подтвердил:

- Strike while the iron is hot!

Да! Это ясно, ковать, ковать железо, пока горячо.

Пишите! Пишите! От Елены Сергеевны и от меня привет!

Ваш М. Булгаков".

Но Дунаевский не торопился "ковать", и на Булгакова это действовало угнетающе. Отсутствие перспективы порождает в нем вялость. Над последними двумя картинами писатель работает уже в замедленном темпе - два месяца. 26 марта 1939 года, написав слово "Конец", он уже не спешит выслать композитору окончание либретто. Высылает он последние картины лишь 7 апреля, присовокупив к ним короткую сухую записку:

"Дорогой Исаак Осипович!

Посылаю при этом 4 и 5 картины "Рашели".

Привет!

М. Булгаков".

Но не эта записка отражает душевную боль Булгакова. Потрясает приписка его жены, приписка, сделанная, по-видимому, без ведома писателя:

"Дорогой Исаак Осипович, Миша мне поручил отправить Вам письмо, и я пользуюсь случаем, чтобы вложить мою записку.

Неужели и "Рашель" будет лишней рукописью, погребенной в красной шифоньерке? Неужели и Вы будете очередной фигурой, исчезнувшей, как тень, из нашей жизни?

У нас было уже много таких случаев. Но почему-то в Вас я поверила. Я ошиблась?

Елена Булгакова".

Здесь все: и горечь от сознания бесполезно потраченного труда (уж в который раз!), и рухнувшие планы выбраться из материальных затруднений в случае представления "Рашели" на сцене Большого театра, и душевная травма от разочарования в человеке, который мог бы стать другом, и слабая надежда, что не все еще потеряно...

Дунаевский был очень добрым и чутким человеком, но он вряд ли по-настоящему представлял себе драматизм положения Булгакова. Конец 30-х годов оказался самым счастливым периодом в творческой судьбе композитора. Он купался в лучах всенародной и заслуженной славы. Не было такого уголка в нашей стране, где не звучали бы мелодии из "Веселых ребят", "Цирка", "Волги-Волги" и других его кинофильмов. Первым из советских композиторов он получил орден. Его увековечили при жизни - по Волге начал курсировать прекрасный пассажирский пароход "Композитор Дунаевский". Мучительные нравственно-философские искания Булгакова, его попытки соотнести глубокую древность с современностью в целях определения вечных идеалов общечеловеческого гуманизма не могли в то время вызвать понимание у Дунаевского, да он и не знал, что писатель именно сейчас завершает свою мудрую, скорбную и эксцентричную книгу "Мастер и Маргарита"... Это потом, в конце 40-х - начале 50-х годов, под влиянием трудных испытаний в личной и общественной жизни композитор мог бы понять интеллектуальную драму писателя, но, увы, Булгакова уже не было в живых...

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter