И дальнейшие десять-пятнадцать минут наш разговор сопровождался полной тишиной, иногда прерываемой негромким смехом и тихим говором гостей.
А маэстро продолжал:
- Ещё раз прошу извинить меня за моё молчание. Поверьте, что у меня была серьёзная причина. Я нахожусь в предотъездном состоянии.
- Наверно, в Москве намечается какой-то музыкальный конкурс?
- Нет, появилась более серьёзная причина.
- Может быть, очередной композиторский пленум?
- Ещё серьёзней.
- Неужели съезд?
- Нет, это совсем, совсем другое. Мой отъезд не конкретен. Он может произойти через месяц, через год или через полтора. Но так или иначе, он должен состояться. Ощущаю его неизбежность… А вы, наверное, за это время уже успели стать генеральным директором какого-нибудь высшего учебного заведения?
- Да что вы, Евгений Григорьевич, я на такую должность совершенно не способен. Я...я...я... - И не смог договорить дальше.
- Ну ладно,- прервал меня маэстро, - Как я понял, вас интересует моё мнение о вашей "Зимней дороге". Так вот что я вам скажу. Вы действительно нашли тот мелодический эквивалент для гениального стихотворения Пушкина, который многим не удалось найти, в том числе и мне в юности. Знаете, что ещё меня поразило? То, что вы в этом небольшом романсе сумели проявить себя и как оперный драматург.
Да, да, ваше вальсовое вступление удивительно преобразилось в проигрышах, имитирующих звучание колокольчика между куплетами, а в финале всё это трансформировалось в вокальной партии. И кто вам подсказал соединить в финале первый и последний куплеты пушкинских стихов? Впрочем, напрасно спрашиваю. Не сомневаюсь, что это ваша самостоятельная находка. Вы знаете, я ведь не только композитор, но и рядовой слушатель. Сознаюсь, у меня даже мороз прошёл по коже, когда мысленно пропел заключительное повторение "лунного лика". Нет, не зря я взялся руководить вашей оперой. Если бы вы меня послушались, то "Печорин" давно бы уже шёл на сцене Свердловского оперного театра. И, может быть, перекочевал бы и в другие театры... А теперь к вам особый вопрос. Как вы знаете, я не любитель пустых малозначащих фраз. Отвечайте конкретно: в отличие от Мельцанского, я возвращал вам все ваши нотные рукописи?
- Все до единой, Евгений Григорьевич!
- Тогда позвольте хотя бы одну рукопись оставить себе на память. Я имею в виду "Зимнюю дорогу".
- Евгений Григорьевич, да я просто умру от счастья. Это ведь высшая оценка моего опуса!
- Подождите умирать. Это я беру на память не о вас: вы этого не заслуживаете. Я беру на память о самом себе. Дело в том, что когда я в юности корпел над этими стихами, то был слишком самонадеян. Считал, что раз у меня не получилось, то значит, что и у других не получится. А вот получилось - без академичности Шебалина, без лалаканья Хренникова и без чувствительной цыганщины Шусера. В общем, беру на память не о вас, а о самом себе.
Я слушал и одновременно думал: "А может, вы возьмете на память и "Рассвет в горах Кавказа" с приложением четырех романсов на стихи Эминеску? Ведь тоже получилось! Вот посмотрите и убедитесь, что мысленно я всё время был с вами. Пусть прошло много лет, но все ваши задания я выполнил!" Но нет, не удалось мне произнести эти слова. Разговор внезапно принял другой оборот.
- Я здесь в гостях и не могу долго трепаться по телефону,- сухо и напористо сказал маэстро. - Послушайте мой последний совет. Я тут через Гейльфуса узнал, что вы поехали туда, куда никто не хотел ехать. В принципе вы поступили благородно, но не совсем правильно. Я не талмудист, но помню, что в Талмуде сказано: всё чрезмерное, даже добро, должно знать свои пределы. Ибо чрезмерное добро может превратиться во зло. Во всём соблюдайте баланс! Жертвуйте всем, даже жизнью, но только не ценой своих моральных принципов и своего творческого предназначения.
Во всём следует соблюдать баланс - даже в науке и творческих экспериментах. Когда слишком много золота, оно перестает быть золотом - оно обесценивается. Прекратите безоглядно коллекционировать пластинки и книги! В противном случае вы обесцените то, что уже собрали! Баланс, баланс и еще раз баланс! Но не в соответствии с конъюнктурой, а в соответствии с истинной нравственностью! Вот вам моё последнее прощай! - И в трубке послышались короткие гудки: она была брошена резко и с размахом.
Я вышел из телефонной будки, стоящей у Главпочтамта, далеко не в удалом настроении. Взглянул на небо и понял, что оно с чем-то ассоциируется. Но с чем? Оно было затянуто серыми тучами, и откуда-то брызгали капли, но не сверху, а почему-то сбоку. Типичная алма-атинская осенняя погода, когда невозможно понять, то ли сейчас начнётся дождь, то ли проглянет солнышко. Что же мне нужно припомнить?... И наконец, вспомнил.