Но вот однажды произошло событие, напоминающее два вышеописанных. Лето 1968 года было для меня особенно загруженным по части чтения лекций заочникам. По четыре лекции в день, то есть восемь часов непрерывной эксплуатации своих нервов и голоса! Немыслимая практика для профессоров и доцентов зарубежных высших учебных заведений!
И вот как-то ранним утром, перед поездкой в институт, наскоро умываясь и завтракая, я попутно в виде репетиции декламировал вслух стихи Пушкина, которые собирался процитировать студентам, но как только дошёл до "Зимней дороги", то вдруг громко запел и бросился к пианино, чтобы сыграть, а потом записать мелодию, зазвучавшую в моей душе. Пожелав самому себе удачи, я в упоении бормотал: "Евгений Григорьевич, я, кажется, нашёл ту мелодию, которую вы не могли найти в юношеском возрасте".
Оказавшись во власти своего трепетного мотива, я совершенно забыл, что уже пора выйти на автобусную остановку, чтобы не опоздать к заочникам. В Целинограде у меня телефона не было, поэтому ко мне был послан человек, который барабанил в дверь и беспрерывно кричал: "Наум Григорьевич, вас ждут студенты!" А я, лихорадочно стуча по клавишам (он это слышал) и, заполняя нотный лист, с отчаянием шептал: "Увольняйте меня за прогул, но не сдвинусь с места, пока не закончу клавира".
Работал я почти весь день в полном одиночестве. Насколько могу сейчас припомнить, Наташа с Лизой, очевидно, находились в Бобровке, в гостях у родителей. А меня подхлёстывала мысль, что если я не закончу клавир до шести часов вечера (почта работала до семи), то завтра этот клавир я уже не отправлю: повторится та же история, какая произошла много лет назад с "Рассветом в горах Кавказа" и с романсами на стихи Эминеску.
На почту с запечатанным пакетом я успел приехать в половине седьмого.
- Касса уже закрыта, я не могу выдать вам квитанцию, - сказала пожилая симпатичная почтарка. - Придите завтра утром.
- Примите мой пакет сейчас! - взмолился я. - К завтрашнему утру я могу раздумать. А для меня это вопрос жизни и смерти. Умоляю, примите пакет сейчас.
- Но кассовый аппарат уже закрыт, - растерянно ответила почтарка. Я не могу принять ваши деньги и выдать квитанцию.
- Вот вам мой кошелёк! - вскричал я. - завтра отсчитаете, сколько положено, а я вернусь за ним! Если не успеете отправить, то обманите меня! Скажите, что отправили! Повторяю: это вопрос жизни и смерти!
- Хорошо, хорошо! - уже с явным испугом ответила женщина. - Я так и сделаю.
На следующее утро я прибежал на почтамт, как и предполагал, в весьма агрессивном состоянии. У знакомого окошечка стояла небольшая очередь, но я, отстранив впереди стоявшего мужчину, требовательно произнёс:
- Верните мне кошелек и пакет!
- Вот вам кошелёк и квитанция, а пакет уже отправлен по назначению,- с невозмутимым видом ответила женщина. От её миловидности и доброжелательности не осталось и следа.
- Неправда! - заартачился я. - Вон пакет лежит на соседнем столе, прикрытый газетой. Я отчётливо вижу его краешек.
- Это другой пакет. Ваш отправлен.
- Но он не мог быть отправлен утром. Я ведь знаю: всё сдаётся во второй половине дня!
- А сегодня забрали утром! Вы мешаете мне работать!
И тут заволновалась очередь. Послышались реплики:
- Вот нахал! Ему же говорят, а он не верит! И нас задерживает!
Ну что мне оставалось делать? Пришлось поехать в институт... Уже не в качестве заслуженного работника, а в качестве провинившегося преподавателя с извинениями за вчерашний прогул.
... Прошло больше месяца, а от Брусиловского - никакой реакции. И здесь, должен сознаться, во мне взыграла амбиция. Как?! Я послал то, что не удалось сделать ему, а он - ни гу-гу? Стыдно об этом писать, но бывают такие случаи, когда ученики, благоговеющие перед своими учителями, всё же порой начинают рефлексировать и порицать наставников, полагая, что те недостаточно оценили их успехи. Вот и мне, под влиянием суровой школы жизни, пришлось испытать моменты, связанные с желанием возвыситься и утвердиться.
Я стал обдумывать разные планы по части осуществления проекта личной встречи с Брусиловским. И здесь эта "суровая школа" мне неожиданно помогла. Из Алма-Аты пришло известие о смерти моего дальнего родственника - дяди Иойны Шехтера, на чьей квартире я когда-то был прописан в качестве сына. Его жена и дочь умерли значительно раньше, и теперь квартира со всем имуществом автоматически переходила ко мне, несмотря на то, что дядя Иойна не оставил завещания. Но в силу именно этого последнего обстоятельства нашлись люди, в том числе соседи, которые стали претендовать на квартиру и имущество покойного. Надо было срочно выехать в Алма-Ату, чтобы разобраться во всём происходящем. Тем более, что для этой поездки было и два других повода: предстояло добыть некоторые материалы для будущей докторской диссертации и главное! - обязательно встретиться е Брусиловским.