Наум Шафер. День Брусиловского

Последний аккорд

Запасной ключ от квартиры дяди Иойны хранился у меня дома, и я приехал с ним в Алма-Ату, сразу же расположившись в одинокой квартире. Не буду описывать эмоциональные краски моего грустного состояния, когда я перешагнул порог квартиры, держа в руке лишь один портфель, в котором, кроме туалетных принадлежностей и нотных рукописей, ничего больше не было. Именно эти ноты я и собирался представить Брусиловскому в качестве доказательства, что я ни на минуту не забывал его уроков. Не буду также описывать те склоки, которые велись вокруг вожделенной квартиры. Я понял, что их затеял тот человек, у которого тоже был запасной клич и который, очевидно, был активным участником похорон моего несчастного дяди. Скажу лишь, что я легко мог бы выиграть это дело, тем более, что мне помогал такой престижный человек в Алма-Ате, как академик Григорий Дахшлейгер, с чьей женой Ритой Луговой я был хорошо знаком ещё со студенческих лет.

Почему же я не довёл своё дело до конца? Потому что не в этом заключался смысл моей жизни. Главная цель, которую я перед собой поставил, - это восстановить свои взаимоотношения с Евгением Григорьевичем Брусиловским. Но поскольку мой замысел потерпел полнейший крах, квартира дяди Иойны перестала меня интересовать, ибо в Алма-Ате мне делать уже было нечего.

Вот как развивались события на протяжении девяти дней моего пребывания в Алма-Ате. Вместо того, чтобы по совету Дахшлейгера обращаться в определённые инстанции, от которых зависело положительное решение моего дела, я тратил время на заполнение своего портфеля диссертационными материалами и одновременно пытался дозвониться до Брусиловского, чтобы он назначил мне свидание.

Но с Брусиловским получилась серьёзная загвоздка. Его телефонный номер упорно не отвечал. Переменился, что ли? Я стал обзванивать знакомых музыкантов с одним вопросом: куда подевался маэстро? Никто толком мне ничего не сказал. Пришлось, преодолевая внутреннее сопротивление, позвонить Оскару Гейльфусу. Как я и предполагал, Оскар нехотя стал отвечать, увиливая от вопроса и справляясь о моих домашних делах, о Наташе, о Лизе... Наконец, я вышел из себя и заорал в трубку:

- Оскар, прекрати меня ревновать к Брусиловскому! Не ставь столба на моей дороге! Я тебе не соперник, а товарищ со студенческих лет. Где Брусиловский?

- Ну... в данный момент он у Мусрепова, где собралась компания музыкантов и писателей на семейный праздник. Габит хотел пригласить и меня, но какой-то гад ему отсоветовал.

- Номер телефона Габита Махмудовича!

- А зачем тебе? Ведь это неудобно: Брусиловский в гостях…Да и я сейчас занят отделкой своей оперы "Рихард Зорге", а ты меня отвлекаешь.

- А я уже закончил свою оперу "Печорин"... В общем, если ты мне не дашь номер Мусрепова, то мы с тобой больше не друзья. Удовлетворяет ли тебя такая образная реальность?

В трубке послышался лёгкий смешок.

- Нет, Наум, не удовлетворяет, - уже миролюбиво произнёс Оскар. -Авторучка у тебя наготове? Записывай.

И он продиктовал номер телефона, по которому я тут же позвонил. Решился я на этот неэтичный поступок только потому, что если бы сейчас, находясь в состоянии активной решительности, не позвонил, то больше уже никогда бы не услышал голос любимого Учителя.

После моего звонка трубка была сразу же поднята и мужской голос на фоне шумного многоголосья быстро и легко отреагировал:

- Это кто ещё опоздал на наш дастархан?

"Неужели сам Мусрепов?" - подумал я и с такой же лёгкостью заговорил:

- Извините, что я прервал ваш семейный праздник, но мой поезд уходит сегодня ночью, а мне срочно надо переговорить с Евгением Григорьевичем.

И я услышал:

- Женя! Тебя к телефону! Срочный разговор!

Через несколько секунд я услышал в трубке родной заикающийся голос:

-С-слу-у-ушаю.

И у меня перехватило дыхание. Оклемавшись, я проговорил:

- Это я, Евгений Григорьевич, и снова замолк, не в силах продолжать.

- А-а-а... - послышался ответ. - Ваш голос за полтора десятилетия совершенно не изменился. А позвонили вы, конечно, по поводу того, чтобы узнать моё мнение е "Зимней дороге". Понимаю, понимаю... Я, конечно, перед вами виноват: надо было сразу же откликнуться, но...но...но...

Здесь я должен предупредить, что весь наш разговор я передам сейчас без имитации заикания маэстро, хотя он запечатлелся в моей памяти с предельной точностью как по форме, так и по содержанию.

Первые реплики я слышал на том же многоголосном шуме, а потом этот шум перекрыл всё тот же мужской голос:

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter