Оставьте, доктор. Ведь это - сердце. Слышите, как оно бьётся? И если от гнева или радости разорвётся - пусть разорвётся.
Уехав из Алма-Аты, Алёша вскоре прислал мне рукопись своего прощального стихотворения. Хочу процитировать его полностью:
Давно постель он коменданту сдал. Со стен портреты осторожно сняты. Остались - он и рядом чемодан, Обои, пыль и белые квадраты.
Нет на вокзал желанья уходить... Часы идут, и медлит он некстати... Какую-то порвать боится нить Последний в этом доме обитатель.
Взгляни в пустую комнату в окно - Покажется затерянной каютой. Не капитан и не матрос он, но Выпускником зовётся института.
Быть может, так по-русски повелось: Присесть на стул перед большой дорогой?! Часы идут... и грусть-тоска, как пёс, Калачиком свернулась у порога.
Нет времени сидеть наедине... Он комнату отдаст жильцу другому... Маршрут готов: на Север - к Целине! Там в мире электрических огней Друзья поют, и песни их знакомы.
Пора вставать... прощаться... уходить... Он сделал шаг. Но кстати иль некстати Последнюю порвать не хочет нить Последний в этом доме обитатель.
Он помнит неувядших дней печать И лекции в рассвете дымном, хмуром. Он помнит ночи, где остывший чай С учебником дружил под абажуром,
Где мир казался сложным и простым, В шутливо-пёстром, песенном наряде,- Где спутник споров - папиросный дым - Упрёком был записан в сантетради.
И ровно пять, как солнце, ярких лет Тепло смотрелись со стены вот этой Работы Браза чеховский портрет И неизвестный, ласковый - Хикмета.
Ну что ж! Пора! Пора идти давно! Пора расправить сложенные крылья! ... И словно ветер вдруг влетел в окно, Запорошив глаза сухою пылью...
А.Измалков,
село Ванновка.
21 июля 1954 г.
Как ассоциировалось с моими чувствами это стихотворение год спустя, когда я тоже сдал коменданту постель и сидел на оголённых пружинах кровати ожидая Наташу. Мы с ней договорились, что после того как она рассчитается с администрацией общежития, то быстро соберёт свои пожитки, отнесёт их на первый этаж холла и затем прибежит ко мне,
- Чтоб у тебя всё было сложено! - приказала она. - Ты вечно долго копошишься. Смотри, мы можем опоздать на поезд.
И вот я сижу в пустынной комнате, в которой целый год прожил на пару со студентом казахского отделения филфака Тезекпаевым, впоследствии променявшим филологию на службу в павлодарском отделении Министерства Внутренних Дел Казахской ССР и невольно оказавшимся причастным к моему будущему положению зэка. Он давно уже сдал постель, и его здесь нет.
А я сижу один, жду задержавшуюся Наташу и мысленно повторяю запомнившиеся строки из стихотворения Измалкова. Не снятый со стены репродуктор тихо доносит звуки какой-то сельскохозяйственной передачи. И вдруг, после некоторого затишья, раздаётся чёткий голос диктора: "Начинаем музыкальную передачу. Слушайте Третью симфонию Евгения Брусиловского".
Господи, что за мистика! Неужели она всё-таки существует, если нежданно-негаданно возникает органическая связь между самостоятельно развивающимися событиями? Неужели симфония "Сары-Арка", вопреки желанию моего Учителя, всё-таки музыкально оправдывает моё бегство в глушь, чтобы светом культуры помочь людям избавиться от непосильных форм труда и быта и обрести подлинную свободу духа?
Ах, этот волшебный кюй "Аксак кулан", разработанный в первой части симфонии! Легенда о мести дикой лошади безжалостному охотнику и о хане, приказавшем залить раскалённым оловом чудесную домбру, бессловесно вещающую правду, превращается у Брусиловского в символ царящей несправедливости. Первая часть симфонии как бы взывает: перешагни границы привычного и удобного, окунись в мир страдания, чтобы насытить его животворящим светом.
И этот свет вспыхивает во второй части, где композитор поднял кюй Курмангазы "Балбраун" на бетховенскую высоту. Эмоциональный образ казахского народа, превращающий в роскошный праздник свою будничную жизнь, достигает апогея. Неисчерпаемая сила оркестровой фантазии! Программно-симфоническое совершенство!
Но именно проникновенно-лирическая третья часть оказалась созвучной моему прощальному настроению. Виолончельное соло, поддержанное "понимающим” кларнетом, вызвало у меня щемящую тоску, и я стал ощущать, что мои плаза наполняются слезами. Да, мне всегда была чужда философия "разборчивой невесты", у которой единственная цель в жизни - не прогадать при выборе жениха. Разумеется, я неоднократно ошибался из-за своего доверчивого отношения к миру, в котором жил: какой-нибудь чахлый лесок мог принять за развесистую дубраву. Но никогда не поддавался прагматизму. Расхожая поговорка "Ни дна тебе, ни покрышки" меня не устрашала. "Поедем туда, куда никто не хочет ехать" - вот это было по мне. И если кто-нибудь попытался бы соблазнить меня прелестями "французского уик-энда", то, вероятно, я тут же потерял бы интерес к своему собеседнику. Я всегда был во власти социалистических идей и искал конкретные пути для их реализации.