Ну вот, опять мрачное письмо. Но это то, что гнетет меня, о чем Вы спрашиваете, и я не могу не посвятить Вас в это.
А теперь я хочу напасть на Вас. Не находите ли Вы, милостивый государь, что я слишком терпелива, и пора бы эту добродетель вознаградить и выслать хоть что-нибудь из обещанных нот и стихов. Как по-Вашему?
Кроме того, мама покоя не дает - все спрашивает о своей песенке; уж очень хочется ей увидеть ее в грамотном изложении. Она сегодня просмотрела в поисках Вашего имени всех лауреатов Сталинских премий и страшно возмущалась тем, что не встретила его. Мне тоже обидно за Вас, за то, что Правительством не отмечено так, как нужно, Ваше 50-летие. Но Вы должны утешиться и гордиться тем, что большинство - весь народ - знает, любит, ценит Вас и никогда не забудет. Вы для народа бессмертны.
Подаренную Вами книгу "Честь смолоду" с Вашим шутливым посвящением у меня кто-то "зачитал". Страшно жаль книги, но не найду следа.
Я в этом году с особой жаждой жду весну. Жду и не могу дождаться. У нас недавно на заводе умерла как-то странно, от неизвестных причин, одна молодая, здоровая женщина. На меня эта смерть произвела большое впечатление, и появилось нехорошее предчувствие, что и для меня этот год может оказаться последним. Я не хочу смерти, страшно боюсь ее. Когда в ясный солнечный день вдруг подумаю о смерти - сразу все кругом темнеет, тускнеет, я чувствую холод и сырость, и жуть заползает мне в сердце. Бр-р-р.
Исаак Осипович, славный мой, Вы мне простите это письмо, а я в следующий раз постараюсь написать Вам другое, не покрытое плесенью, а играющее всеми красками полнокровной жизни. Вы только не забывайте меня и пишите почаще. А 19 марта я желаю Вам большого и заслуженного успеха.
Не можете ли Вы мне прислать свою лирическую песню из "Кубанских казаков"? Она очень мила.
Будьте здоровы и радуйте всех по-прежнему своим творчеством.
Ваша Л.
Т е л е г р а м м а
15.III.1950 г.
Очень огорчен письмом прошу не падать духом полностью рассчитывайте на мою дружескую помощь обязательно напишу
Шлю сердечный привет
Дунаевский
17.IV.1950 г.
Дорогой мой друг! Сегодня я уже должен трепетать перед Вами, вымаливая прощение за мою неаккуратность. Мне больше хотелось бы писать о Вас, но придется давать объяснения и писать о себе. Постараюсь короче.
Жизнь моя в Москве стала до того трудной и отрицательно влияющей на творческую работу, что мне уже дважды пришлось бежать из Москвы для спасения моего "Клоуна" . Самый страшный день моей жизни - это тот, когда в процессе создания какой-нибудь новой музыки я за этот день ничего для нее не сделал. Вы можете представить себе всю угнетенность моего духа, когда, при необходимости быстрой реализации клавира "Клоуна", я отсчитывал дни за днями, в течение которых я ни на йоту не двигался вперед. Мысль мертвела, будучи не в состоянии сосредоточиться на работе, войти в атмосферу сюжета и образов. Беспрерывные заботы и дела, связанные то с одним, то с другим делом, умопомрачающее количество телефонных звонков, заседаний, совещаний - все это мучит, терзает, угнетает. Я всегда любил свой рояль, свой кабинет, свой стол и скептически относился к так называемым "домам творчества". Однако на этот раз поддался советам друзей и отправился в Дом творчества нашего Союза [композиторов] в Старую Рузу - в 100 км от Москвы. Я не ожидал, что увижу: 1) превосходную природу, на фоне которой находится этот Дом; 2) превосходные условия для работы, которые умно и тактично создаются очень внимательным и дисциплинированным аппаратом53. В моем распоряжении была трехкомнатная дача - типа коттеджа со всеми удобствами культурного быта, хорошим роялем и т. д. Первый раз я пробыл пять дней (23-28 марта), второй раз - десять дней (6-16 апреля) и натворил столько хорошего, что в Москве оно бы только мечталось. Сейчас, благодаря этому, "Клоун" так подвинулся, что театр приступает в ближайшее время к постановке, намеченной первой премьерой летнего сезона. Какова же моя работа, какова ее оценка со стороны театра и тех, кто ее уже слушал? Отзывы очень хорошие, и я думаю, что новая оперетта не будет хуже "Вольного".