И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман.

Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1950 год.

Мой новый друг пишет мне хорошие, но осторожные письма, и я не пойму, чем это вызвано - недоверием или чем-либо другим. Хотелось бы мне вас познакомить, Вы помогли бы мне лучше разобраться во всем. Возможно, удастся приехать в марте в Москву. NN предпринимает многое для этого, но наша администрация не хочет меня отпускать, боится, что я уйду с завода.

Мама с большим вниманием выслушала радиопередачу о Вашем юбилее, но... осталась огорченной, так как ей очень хотелось услышать Вас, Ваш голос.

Исаак Осипович! Желаю Вам долгих, долгих лет хорошей и радостной жизни. Творите по-прежнему свою чудесную музыку. Спасибо Вам за все, чем являлись Вы для меня, маленького человечка, который любит Вас такой большой любовью.

Ваша Л.

21.II.1950 г.

Людмила, дорогой друг! Я получил, наконец, Ваше письмо. Я далек от того, чтобы обвинять Вас в нарушении законов дружбы, но я могу решительно и категорически заявить Вам, что 1) не было таких писем или письма от Вас, которое осталось бы без моего ответа; 2) новогодняя телеграмма была Вам послана мной значительно раньше срока с надписью "Доставить 1 января" и была адресована на почтовый ящик в Арамиле. Удивительно, что почтовая неряшливость вторгается в наши отношения весьма некстати и в весьма ответственные моменты. Ну, будем считать инцидент исчерпанным.

Вы мало о себе пишете, но и этого достаточно, чтобы поругать Вас за то, как мало нужно Вам, чтобы разочароваться в дружбе. Почему и на каком основании Вы решили, что я могу хотеть "освобождения" от Вас? Чем Вы так угнетаете мою жизнь, мешаете ей, что я могу хотеть избавиться от Вас? Поистине, надо обладать большой мнительностью или юмором, чтоб так думать.

Я выслушал Ваши нежные упреки в письмах после Вашего возвращения из Москвы. Я эти упреки внешне заслужил, но внутренне я остался для Вас тем, кем и был все эти годы. Ничто не изменилось в том Вашем образе, который я привык беречь в своей душе. А то, о чем я Вам осенью писал, и то, что немного разошлось с представлениями о Вас, имеет такое в сущности маленькое значение, что давно стерлось и ушло. Реальность, столкнувшаяся с мечтой, не убила и не могла убить нашей старой, хорошей дружбы. Я не нашел в себе "мужского" отношения к Вам. Я пытливо изучал свои ощущения, считая, что эти "мужские" нотки были бы законны и... желательны, как некая добавочная эстетическая надстройка. Возможно, что если бы она была, вспыхнула при встрече, то украсила бы наши отношения. Возможно, что она представила бы большую опасность для них. А поскольку существует такое "возможно", я недолго предавался этим мыслям, считая, что самое главное существует. И это самое главное в том, что по-прежнему хотел и хочу Ваших писем, Ваших бесед, Вашего тихого голоса, Вашей нежной и теплой дружбы.

Вы мало пишете о себе, Людмила. Мне это нужно потому, что в Ваших предыдущих письмах появился мажор желание жить и побеждать. Где они?

Почему Вы не пишете о здоровье Вашего сына? Как у его окончилась беда с сотрясением мозга?

О себе скажу, что по-прежнему много работаю. Сейчас в работе "Летающий клоун"⁵². Жалко, что Вы не слушали моего авторского концерта 29 января. То, что Вы слышали по радио, это была часть записи моего юбилея, состоявшегося 28 января, т. е. на два дня раньше моего фактического 50-летия.

19 марта состоится мой открытый концерт в Зале им.Чайковского. Потом собираюсь ехать с концертами в Ленинград.

Людмила! Жду Ваших писем.

Люблю Вас и крепко целую.

Ваш И. Д.

Т е л е г р а м м а

7.III. 1950 г.

Хоть Вы не хотите меня знать - шлю Вам мои поздравления Женским днем наилучшие пожелания здоровья успехов счастья

Дружески Ваш Дунаевский

11/III-50 г.

Милый, дорогой мой друг!

Я снова пишу Вам и радуюсь этому, хотя на душе у меня тяжело. Но об этом после!

Моя поездка в Москву, кажется, сорвалась, и я очень сожалею, что не смогу присутствовать на Вашем открытом концерте 19-го марта. Но Вы говорили мне, что будете с концертами в Свердловске. Ваши планы не изменились?

О себе писать нечего, да и не особенно хочется. Я очень много работаю, очень устаю. Бывают у меня и взлеты, бывают и срывы, но желание побеждать не исчезло. Только большая тяжесть у меня на сердце, то, что мешает мне свободно держаться и плавать и, как камень на шее, тянет на дно. Это мои дети, главное - Юрка. Я не знаю, что мне делать с ним. Он очень, очень болен. Падение, безусловно, сыграло свою роль. Внешне ничего не изменилось. Но с того времени я замечаю за Юркой две огромные перемены: он с неохотой идет в школу, старается под любым предлогом улизнуть от занятий, учиться стал хуже. И вторая - совсем почти потерял аппетит, очень похудел. Я стараюсь по возможности разнообразить ему питание, но с моей семейкой это довольно трудно. Он очень нервен и раздражителен, при этом у него бывают сильные головные боли и повышенная температура. С ним очень трудно. Летом его просто необходимо послать в санаторий на лечение, маму не мешало бы тоже. Значит, мой отдых срывается и в этом году.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter