Несколько слов о нашей переписке. Почти всегда я пишу Вам, находясь в приподнятом настроении. ПОЧТИ всегда Вы не обманываете моих ожиданий. Раза 2-3 после отправки письма Вам я ждала ответа с нетерпением и примешивающимся страхом - этот ответ должен был решить, будет ли продолжаться наша переписка или нет, и всегда Вы были настолько тактичны, что я с успокоившимся сердцем садилась за письмо Вам. Но меня часто грызет мысль, что пишете Вы не мне одной, а очень многим. Может быть, отчасти это и было причиной того, что я написала Вам такое письмо. Этим неудачным маневром я думала вызвать Вас на более длительный разговор. Увы, невинная хитрость не удалась, Вы не пошли на эту удочку.
Сейчас нахожусь в затруднительном положении: только что приехала моя бывшая сожительница с супругом, и мне предстоит куда-то переселиться, иначе скандал неизбежен. В ней странно сочетается тяжелый, отвратительный характер с довольно привлекательной внешностью. Так что можете адресовать телеграмму только на 17-й корпус - меня все сторожихи знают. А я обещаю выполнить Вашу просьбу (видите, как я стараюсь Вас задобрить) и при встрече все время молчать, дабы не доставлять Вам сомнительного удовольствия слушанием своего голоса. Или, может быть, лучше мне на 10-е уехать из Москвы к своей подружке в Мытищи?
А все-таки мне доставляет удовольствие мысль о том, что Вы меня не представляете, не можете сейчас видеть, а я вот беспрепятственно разглядываю Вас. И Ваш пристальный взгляд не попадает в цель, он мертв. Хотя, нужно сознаться, при писании первых страниц этого письма я держала Вашу карточку перевернутой возле себя.
В заключение... Впрочем, заключение сделаете сами.
Dixi!
Мила
Ленинград, 9 сентября 1937 г.
Во-первых, я категорически отвергаю Ваши обвинения: письмо свое я отправил немедленно. Я вынужден сказать, что мои деловые (уже не говорю о других) корреспонденты мечтали бы о такой моей аккуратности. Во-вторых, не думайте обо мне дурно и знайте, что я пишу не всем одно и то же. В-третьих, поговорим немного о романтике.
Моя жизнь довольно красочна, хотя и утомительна. Сюда я причисляю все разделы моей работы, взаимоотношения с людьми, радость творчества, удовлетворение удачей и гордость успехами; сюда я причисляю художественное честолюбие, щекочущее самолюбие и прочее, прочее, прочее. И все-таки когда приходят Ваши письма, то в моей, казалось бы, и без того довольно ярко освещенной жизни становится еще светлее. Я не могу перевести на киловатты эту световую надбавку. Я не могу сейчас подробно останавливаться на одной черточке моей натуры. Кратко о себе скажу так: я глубоко дорожу всяким проявлением ко мне теплоты и внимания. Я думаю, что это вследствие того, что я скромен. Знаете, ведь бывают люди, которые выходят на поверхность жизни и забывают это правило. Им уже кажется, что они не нуждаются в ласке и теплоте, что они без этого проживут. Отсюда прямой путь к зазнайству и нетерпимому в нашем обществе высокомерию.
Я же чувствую признательность за каждое такое проявление, откуда бы оно ни исходило. Судите сами: где-то в глуши тайги, в захолустье Омского края или Харьковской области простые человеческие души хоть на минуту освещаются моими теплыми строчками - ответом на их теплоту. Письмо от композитора Дунаевского, песни которого они поют и любят, мне кажется, является для них чем-то отличающимся от их нормального ощущения.
Но каким образом могло случиться, что Вы вдруг ни с того ни с сего потеряли чувство сравнения и решили себя причислить к одной из многих, которым я пишу. Вы, право, меня обижаете, потому что судите обо мне как о конторе по сбыту, чувств и флирта или, чего хуже, по кружению голов двадцатилетним девушкам.
Каким образом случилось, что Вы не разглядели в моих письмах того, что называется романтикой? Вы почитайте их еще раз, если они у Вас сохранились, и Вы увидите, что это необычная корреспонденция. Стоит ли мне еще сознаваться в том, как нетерпеливо жду я Ваших писем, как они влияют на мое настроение, как своими телеграммами мне хочется ни на один лишний час не оставлять Вас вне правильного ощущения моих подлинных настроений?
Вы видите, я сказал больше, чем надо. Мы с Вами об этом поговорим подробно и лично. Но... не испытывайте мою душу: перелететь к Вам по воздуху я сегодня не смогу, и Вам придется Ваш свободный вечер провести без меня.
Что касается моего приезда, то я еще Вам надоем в мои частые московские пребывания. Мне удивительно хорошо при мысли, что Москва приобретает для меня новый и... острый интерес.