ТОЛСТОЙ. Царевич! Что ты, Бог с тобой! То гвардии капитан Румянцев, со мною прислан он к тебе...
АЛЕКСЕЙ. Пусть он уйдёт немедля! Я боюсь его! При нём не буду говорить!
ТОЛСТОЙ (делает знак Румянцеву, и тот уходит с Вейнгартом). Бог тебе судья, царевич! Срамишь нас при чужих! Я вести добрые привёз. Отец забыл твою обиду, бесславие и смертную печаль, что учинил ты! Отец зовёт к себе домой, прощает, двери открывает. Царевич, поезжай домой!
АЛЕКСЕЙ. Нет, ни за что! Нет, ни за что! Не верю я твоим словам. Меня ты хочешь заманить, а там меня казнят! Нет, не поеду!
ТОЛСТОЙ. За что, царевич, оскорбляешь меня? Знай, Алексей Петрович, что царь клянётся Богом, что не накажет тебя! Царевич, царевич, милый, заклинаю - поезжай домой! До слёз мне жаль тебя, ты видишь, плачу я, мне жаль тебя! Изгнанник ты, в бесславии томишься на чужбине! Домой, домой, там ждет тебя прощенье! Царевич, поезжай домой!
АЛЕКСЕЙ. Нет, нет, оставь меня! Словам обманным я не верю! Не трать же слов и уходи!
ТОЛСТОЙ. Ну, слушай же, безумный! Стоят уж в Польше грозные полки Петра и мановенья ждут, чтоб двинуться в Силезию. Велик, силён наш царь, и, если ты слов не послушаешь моих, достанет он тебя рукой вооружённой!
Входит тихо Вейнгарт.
АЛЕКСЕЙ. Мне цесарь друг и покровитель! Он не отдаст меня!
ТОЛСТОЙ. Ты в заблужденье! Цесарю ты тяжкая обуза, давно он отступился от тебя. Он требует, чтоб ты расстался с Ефросиньей.
АЛЕКСЕЙ. Ужели правду говоришь?
ВЕЙНГАРТ. Увы! То правда!
АЛЕКСЕЙ. А коли так, так знайте же, что я от цесаря уйду! В иных местах найду приют, найду защиту!..
ВЕЙНГАРТ. Ваше высочество...
ТОЛСТОЙ. Одумайся, царевич, что ты молвил?.. (Всплескивает руками.)
ЕФРОСИНЬЯ (входит). Царевич! Не ходи скитаться по миру...Чужбина опостылела... Я плачу горько каждый день.
АЛЕКСЕЙ. И ты против меня!
ЕФРОСИНЬЯ. Алеша, что ты, мой родимый... Послушайся его! Царь обещал тебе прощенье! Вернись домой! А не послушаешь меня, то вот те крест, в тоске я на себя здесь руки наложу!
АЛЕКСЕЙ. Афрося, что ты! Что ты!
ВЕЙНГАРТ. Послушайтесь её...
ТОЛСТОЙ. Ты видишь, плачет и тоскует... И долго ль до беды?
ЕФРОСИНЬЯ. Душа моя изныла на чужбине...
АЛЕКСЕЙ. Клянися мне ещё раз, что царь меня с любовницей не разлучит!
ТОЛСТОЙ. Клянусь!
АЛЕКСЕЙ. Из-за неё иду на всё... Из-за неё! Пиши царю! Я замок Эльма покидаю и возвращаюся к нему. А Ефросинья приедет позже, когда родит.
ТОЛСТОЙ. В добрый час!
ВЕЙНГАРТ. В час добрый!
АЛЕКСЕЙ. Прощай!
Уходит с Ефросиньей. Послышалась вдали песня: "О красотка, красотка. В гондолу иди ко мне".
ТОЛСТОЙ. Господин секретарь! Позвольте вас благодарить за всё, что вы в сем деле наитрудном совершили. (Подаёт Вейнгарту кошелёк.)
ВЕЙНГАРТ. О что вы, господин советник! Ни за что!
ТОЛСТОЙ. Ах, нет!
ВЕЙНГАРТ. Ах, нет! (Берёт кошелёк.) Я ваш покорнейший слуга!
ТОЛСТОЙ. А я у вас нижайший! (Румянцеву.) Пойдёмте, капитан! (Удаляется, взяв под руку Румянцева.) О красотка, красотка, в гондолу ко мне...
ВЕЙНГАРТ. Великий дипломат!
В черновом варианте последующая сцена Алексея и Петра психологически сложней, чем в окончательной редакции: здесь Ефросинья предаёт любовника не тайком, а открыто - в его же присутствии, повергая Алексея в шок. Да и Петр выглядит более крутым и несправедливым к сыну: он бесчестно нарушает обещание, данное ему через Толстого... А в очередной картине, которая тоже исключена Булгаковым из второй редакции, Петр отказывается идти прощаться с мёртвым сыном и объявляет, что "траура не будет". Глубокого потрясения царь не испытал.
Есть у Булгакова в черновой редакции одна громопобедная сцена, которая по языку и стилю почти ничем не отличается от фанфарной концовки пьесы А.Н.Толстого. В этом можно убедиться по нижеследующему фрагменту:
МЕНШИКОВ. Из тьмы небытия народ ты вывел к свету! Чем мы тебя возблагодарим за все твои труды, искусное вождение? И мы дерзнём, все мы молим, чтобы принял ты заслуженный тобою титул...
ПРИБЛИЖЕННЫЕ. Отца отечества, победоносного Великого Петра!
Написав это, Булгаков, вероятно, ужаснулся: получилась карикатура на орущие рты, когда в Президиуме появлялся Сталин. "Отец отечества" и "отец народов" сливались в единое целое. Тем более, что прорвались слова об "искусном вождении"... Ясно, что такая сцена не могла попасть в окончательную редакцию.